Откуда мне знать? Мой моральный компас, полагаю, всегда был точнее, чем компас Марка, но ненамного.
— Нет. Нет, не думаю, — говорю я. — Я разорвала сумку. Но я разорвала ее, потому что хотела узнать, что внутри: а вдруг это поможет найти владельца? Это правда, и этого должно быть достаточно.
— Почему мы не отдали ее полиции или охране отеля?
— Мы отдали. Мы сразу же передали сумку персоналу отеля, но ее нам вернули. А потом мы напились и решили, что сами сможем во всем разобраться. Это глупо, но не незаконно. — Я киваю. И решаю, что такое объяснение звучит вполне убедительно. — Но вот сейчас мы поступаем неправильно, — добавляю я. И я действительно говорю то, что думаю. — Мы должны прямо сейчас позвонить в полицию и рассказать об этом. Автомат и деньги явно намекают на то, что дело нечисто, — говорю я, снова кивая.
Я смотрю на распотрошенную сумку. Вижу угол пакета с деньгами сквозь дырку в ткани. Миллион долларов. Перевожу взгляд на Марка.
— Секундочку, — говорю я. — Я это помню. Это было в фильме о норвежских рыбаках. — Я быстро набираю запрос в «Гугле». — Грубо говоря, обломки крушения, морской мусор, спасенные грузы, — как хочешь, так их и назови, пусть будут «сокровища», — оговорены законодательно в международном морском праве. Вот… только послушай. — Я проматываю страницу и начинаю читать текст с сайта правительства Великобритании. — «Сброшенный балласт» — термин, используемый для описания товаров, выброшенных за борт для облегчения веса судна при угрозе кораблекрушения. «Затонувший груз» — это термин, используемый для описания товаров, случайно оказавшихся за бортом во время опасной ситуации. И так далее… Вот: «Лицо, спасшее груз и действовавшее в рамках закона, скорее всего, станет преемником права собственности в случае отсутствия заявления владельца». Ага. Нет, подожди. Черт! «Согласно закону о торговом мореходстве… С 1995 года этот закон распространяется на все найденные грузы в пределах территориальных вод Великобритании в радиусе двенадцати морских миль». Британские законы тут не имеют никакой силы. И я не знаю, под чьей мы юрисдикцией здесь, в Полинезии, под французской или американской.
Я снова ищу. Набираю запрос. Марк молча смотрит на сумку.
— Вот оно! Министерство торговли США. «“Сброшенный балласт” и “затонувший груз” — термины, описывающие два типа морского мусора, связанного с судоходством. Сброшенный балласт — это груз, целенаправленно сброшенный за борт командой судна в аварийной ситуации, чаще всего с целью облегчить судно. Затонувший груз — это найденный в воде мусор, который не был целенаправленно сброшен за борт и зачастую является результатом кораблекрушения или аварии». С точки зрения международного морского права, это разграничение очень важно. — Я поднимаю взгляд на Марка. — Затонувший груз может быть востребован изначальным владельцем, в то время как балласт является собственностью нашедшего. Если этот балласт представляет ценность, нашедший может стать получателем прибыли посредством продажи найденных предметов. — Я прекращаю читать.
Марк смотрит на окно, выходящее на лагуну, и хмурится.
Наконец он говорит:
— То есть, как я понял, вопрос в том, груз это или балласт.
— Ага, — киваю я, облизывая губы.
Нам нужно вернуться туда и выяснить это. Нам нужно вернуться обратно к бумажному кругу на воде, завтра же, и выяснить, случилось ли там кораблекрушение. Если владелец утонул во время шторма и потерял сумку, это одно. Если же он выбросил ее за борт и сбежал, то другое.
Если там, под водой, под всеми этими бумагами, ничего нет, то мы станемся богаче на два миллиона.
— А если увидим обломки, мы просто отправим сумку туда же. А потом сообщим о ней. Но если там ничего нет… Если от сумки избавились, то, думаю, все в порядке. У нас все будет в порядке, Марк. — Я направляюсь к холодильнику за холодной водой. Сделав глоток, я передаю бутылку ему. — Да? — спрашиваю я.
Он тоже делает глоток, ерошит пальцами свои волосы.
— Да, — соглашается он. — Завтра мы вернемся туда.
15
Вторник, 13 сентября
Точка в море
Марк загружает координаты в GPS, и мы отправляемся в путь. Погода снова идеальна, над нами и под нами раскинулось пространство глубокого бирюзового цвета, насколько хватает глаз.
Прошлой ночью я искала новостные статьи о шторме. В них не сообщалось о пропавших яхтах или людях. Ничего, кроме фотографий штормовых туч и согнутых ветром деревьев в Инстаграмах отдыхающих.
Пока волны проносятся мимо нас, я думаю о корабле-призраке, который мы видели во время вчерашнего шторма. Яхта все это время стояла на якоре, так ведь? Может, сумка принадлежит ее владельцам? Может, они вышли в море, когда разбушевался шторм? Но зачем им ставить мачту во время грозы? Никто не станет этого делать. У яхт есть названия, их движение регистрируется в журналах, и я уверена: если бы та яхта пропала, мы бы об этом узнали. Ведь узнали бы? Но в интернете ничего об этом нет. Ни одного упоминания о пропавшем корабле.
Но кого мы обманываем? Сумка явно свалилась в море не с маленькой прогулочной яхты. Круг бумаг на воде, бриллианты, деньги в вакуумной упаковке, телефон, автомат… Я чертовски уверена: кем бы ни были владельцы этой сумки, они вряд ли регистрировали свой маршрут. Кем бы они ни были, они вряд ли оставили подробный отчет о своих передвижениях, который позволил бы нам их найти.
Я чувствую, что подошла слишком близко к тому, к чему приближаться совсем не хочется. К чему-то опасному. Я пока не вполне понимаю, к чему именно, но я ощущаю эту опасность и ее близость. Ощущаю, как люки в моем сознании трещат от напора того, что рвется изнутри. Хотя, конечно, это могут быть просто случайные деньги, а кто не любит случайных денег? Возможно, кто-то совершил ошибку, и, если пострадавшей стороны нет… мы можем оставить их себе. Эти легкие деньги. Мы в них нуждаемся.
Сегодня у нас уходит всего пятьдесят минут на то, чтобы добраться до места, — благодаря скорости дрейфового течения, как объясняет Марк, но я его почти не слушаю. Когда мы оказываемся там, выясняется, что от бумажного круга не осталось и следа. Нет и намека на то, что здесь когда-нибудь находилось нечто подобное. На многие мили вокруг нет ничего, кроме воды. Если бы Марк не записал в субботу координаты, мы ни за что не отыскали бы это место снова.
С тех пор, как Марк предложил погрузиться и поискать обломки, из моего подсознания то и дело пытается всплыть нечто жуткое. Мне очень не хочется найти яхту. Очень, очень не хочется. Но дело не только в этом. Мысль, которую я сильнее всего пытаюсь затолкать обратно в подсознание, кричит о том, что мы найдем нечто другое. И даже не акул, тяжело зависших в воде, а нечто совсем иного рода. Нечто худшее.
Марк чувствует мое напряжение. Одеваемся мы в тишине, он лишь подбадривает меня взглядами.
Он думает, что здесь примерно сорок метров глубины. Иными словами, на два метра больше, чем высота статуи Христа Искупителя в Рио. Я могу опуститься только на двадцать метров, и он это знает. Но видимость здесь практически идеальная, так что мы рассмотрим дно, не особенно напрягаясь, нам и не понадобится спускаться на полную глубину.
