Три дня спустя у меня на пороге появился старший инспектор Фостер. Моя связь с другим расследованием привлекла внимание его отдела. Исчезновение Марка расследовал не СО-15, конечно же, но интерес оно вызвало. Энди пришел не с официальным визитом, как он сказал мне, но все же задал несколько вопросов. Я на них ответила, вспомнив все звонки от него, которые пропустила, и от чувства вины у меня покраснели щеки. Полагаю, сложно поверить, что человек, связанный с двумя другими, пропавшими, никак не причастен к их исчезновению. Но если я и извлекла из всего произошедшего урок, то он заключается в том, что жизнь состоит из очень странных совпадений.
Убедить Энди в том, что я не представляю для него интереса, было сложно. Но меня можно назвать кем угодно, только не террористкой. Я не имела никакого отношения к тому, что Холли отправилась в Сирию. И Марк много чего натворил, но в Сирию он не сбегал. Чтобы убедить в этом Энди, понадобилось много времени, и если полиция не прослушивала мой телефон до того дня, то после уж точно начала.
Я тщательно слежу за новостями, но за последние два месяца в них ничего не сообщалось о пропавшем самолете. Его владельцы, похоже, тоже исчезли без следа. Я часто думаю о тех, кто остался глубоко под водой: о том, там ли они еще, сидят ли в темноте, надежно пристегнутые ремнями к креслам. Пытаюсь не думать, но думаю.
И я не могу не гадать о том, что было записано на флешке, почему это так много значило для человека в лесу и, полагаю, для тех, на кого он работал. Я много об этом размышляла. Об огромном количестве файлов с зашифрованным текстом: что там было — счета, информация о компаниях, личные имена, адреса? Я помню электронные письма, которые нашла в российском почтовом ящике на Бора-Бора. Фиктивные компании. Оружие. Похищенные данные. Возможно. Но у меня не было шанса расшифровать файлы, и я благодарна Эдди за совет — уверена, они начали бы на меня охоту, если бы я действительно прочла то, что было на их флешке. Да и что бы я делала с этой информацией?
После визита полиции я больше не решалась звонить Эдди. К счастью, мое следующее интервью после его освобождения назначили на начало этого месяца. Мы с Филом отправились к нему домой. В дом Эдди Бишопа. Саймон тоже присутствовал там. И Лотти. Похоже, Эдди помирился с дочерью, одному только богу известно как. Саймон был прав — слезы Лотти стали хорошим знаком. Полагаю, Эдди умеет быть чертовски убедительным, а Лотти казалась счастливой.
После съемок Фил отлучается в туалет, оставляя нас на несколько минут. Лотти с детьми смотрит мультфильмы в другой комнате. Энди снова благодарит меня за услугу, за то, что поговорила с его дочерью. И обнимает меня.
После чего шепчет мне на ухо:
— Все уже наладилось, дорогуша?
— Все наладилось, Эдди, все хорошо, — шепчу я в ответ.
— Рад это слышать. Слушай, мне понадобится от тебя еще одна услуга, дорогая. Когда-нибудь. Ничего особенно сложного. Ничего такого, с чем ты не смогла бы справиться, — говорит он, выпуская меня из объятий и хитро улыбаясь.
Саймон ухмыляется нам.
— Будь осторожнее, Эрин. Он совершенно бессовестный.
«Я тоже», — думаю я. Мне было хорошо в их доме. Я чувствовала, что мне рады. Что меня принимают. Полагаю, я теперь член банды. Еще одна услуга. Стоило бы сразу это предвидеть. Но он ведь меня подстраховал. И я перед ним в долгу, верно?
Я пока что живу в доме Алексы. По крайней мере, на этой неделе. Я — словно беженка из собственной жизни. Просто не хочу оставаться в нашем доме в рождественское утро. Ни за какие деньги мира.
Алекса и ее отец пригласили меня к себе. Я слышу, как они возятся с кастрюлями на кухне. Сегодня на ужин будет окорок. Как выяснилось, это рождественская традиция. Новые традиции. Новые начала. Они оба очень поддерживали меня с тех пор, как все это случилось. С момента исчезновения Марка.
Я знаю, о чем вы думаете. Что я сама начинаю верить в собственную ложь. И да, вы правы. Но я предпочту верить в собственную ложь, а не в правду, которую видела в глазах Марка на той поляне.
Иногда мне кажется, что я слышу, как он шуршит в темноте нашей спальни. В последнее время я не выключаю свет в коридоре. И держу что-то тяжелое возле кровати.
Я ношу в себе ребенка Марка. Нашего ребенка. Я на двадцать первой неделе беременности. Второй триместр. У меня появился животик. Согласно приложению в телефоне, ребенок уже должен быть размером с грейпфрут. Ее крошечное сердце полностью сформировано и бьется в три раза быстрее моего сердца. Она сейчас более живая, чем я. Каким-то образом я знаю, что это девочка. Просто знаю.
Процедура Алексы прошла успешно. Через две недели после визита полиции в мой дом Фил, Дункан и я снова столпились в приемном кабинете доктора Прахани, чтобы заснять, как Алекса слушает новости. Это был хороший день. Ее беременность не намного отстает от моей. Забавно получилось. И будет здорово проходить через это в компании друга, потому что с Каро я не общалась с тех пор, как все произошло. Пару раз мы созванивались, встречались за кофе, но общались весьма поверхностно. И я не возражаю — Каро напоминает мне о том, какой я была раньше, а я не уверена, что все еще понимаю себя прежнюю.
Я не думаю, что когда-либо смогу рассказать Алексе о том, что случилось, даже если она станет моей хорошей подругой. Она советовала мне не принимать все слишком близко к сердцу: конечно, она считает, что Марк просто сбежал. Мой сбежавший муж. Но ее совет все же помог: она просила меня не позволять себе злиться, не позволить ему разбить мне сердце, но при этом не забывать, что все мы теряем то, что любим больше всего на свете, и нужно помнить, как нам повезло, что это было в нашей жизни. Иногда ты — фонарный столб, иногда ты — собака. Мне следует взять с Алексы пример. Она может заставить меня смеяться, чего, как я сейчас поняла, я уже очень давно не делала. Иногда нужные люди появляются в нашей жизни в самое нужное время. Но потом я вспоминаю о Марке и, конечно, могу сказать, что и ненужные люди появляются точно так же — ведь верно? Иногда очень сложно понять, кто перед тобой. Возможно, однажды я поделюсь с Алексой правдой. Посмотрим. В конце концов, она же рассказала мне свою историю.
Я не собираюсь трогать деньги до тех пор, пока не родится ребенок. До того я сумею управиться с кредитом за дом.
Я смогу продать этот дом, как только мне передадут управление делами Марка, что произойдет через несколько месяцев. Хотя должно пройти полных семь лет, пока его официально не объявят мертвым.
Но я вполне могу подождать. Я терпелива. Я буду продолжать работать, продолжать снимать. Я верну Эдди оказанную им услугу. Я начну тратить швейцарские деньги, когда родится ребенок, а когда моей девочке исполнится семь и я стану официально свободна, мы сможем уехать из страны. Возможно, мы возьмем деньги и исчезнем. Я пока еще не знаю. Посмотрим. Но будущее меня радует. Наше будущее.
В 7 : 39 вечера Алекса из кухни зовет меня по имени. Я наверху, отдыхаю в гостевой комнате, моей комнате. Она зовет меня по имени только один раз. Но четко. Громко. И у меня появляется чувство, которого я не испытывала уже два месяца. Страх. Резкий, внезапный и сильный. Я понимаю все по ее тону. Что-то происходит. Звуки предпраздничной готовки стихают. В доме воцаряется странная тишина. Я иду на звук телевизора и оказываюсь на их уютной кухне. Запах запеченного в кленовой глазури рождественского окорока вьется над закрытой духовкой. Алекса и ее отец стоят, застыв спиной ко мне, и молча смотрят в закрепленный на стене телевизор. Они не оборачиваются, когда я вхожу. Я замедляю шаг и останавливаюсь рядом с ними, а то, что я вижу, действует как удар. На экране новости Би-би-си, прямая трансляция с торговой улицы — пустынной лондонской улицы, возможно, Оксфорд-стрит. Но улица пуста. Так что это не может быть Оксфорд-стрит, ведь верно? В рождественский вечер на Оксфорд-стрит не бывает пусто. Потом я вижу полицейский кордон. Полицейская лента перегораживает дорогу. Прямая трансляция. Экстренный выпуск новостей.
