Ночь с 1 на 2 июня. Заупокойная служба началась в час ночи
433. Обряд отпевания провел о. Иосиф, священник переделкинской церкви Преображения Господня. Как рассказывает Е. Крашенинникова,
гроб стоял в первой комнате, перед ним аналой. Слева хор. Справа по стене – с опущенными руками Зинаида Николаевна, она была само горе; я не могла на нее смотреть. Рядом с ней Нина Табидзе, еще кто-то
434. Я встала сразу за гробом, рядом со мной оказался сын Бориса Леонидовича от первого брака, Женя. Около Марии Вениаминовны <Юдиной> поставили стул; комната полна народа.
Началась всенощная и отпевание – глубоко мистические. Я пела вместе с хором
435. Прощанье назначили на следующий день (Новый мир. 1997. № 1).
2 июня. В Переделкине похороны Б. Л. Пастернака. Как сказано в информационной записке Отдела культуры ЦК КПСС,
второго июня на похороны Пастернака, состоявшиеся в соответствии с его пожеланием на кладбище в Переделкино, собралось около 500 человек
436, в том числе 150–200 престарелых людей, очевидно, из числа старой интеллигенции; примерно столько же было молодежи, в том числе небольшая группа студентов художественных учебных заведений, Литинститута и МГУ. Из видных писателей и деятелей искусств на похоронах присутствовали К. Паустовский
437, Б. Ливанов, С. Бирман. Были присланы венки от некоторых писателей, деятелей искусства, от Литфонда, а также от частных лиц. Корреспондент агентства «Ассошиэйтед пресс» Шапиро возложил венок «от американских писателей». Ожидалось выступление К. Паустовского и народного артиста СССР Б. Ливанова. Однако оба они в последний момент выступить отказались, сославшись на нездоровье.
У могилы выступил искусствовед проф. Асмус. Он говорил о Пастернаке как о гениальном переводчике и писателе, заявив в заключение, что пока на земле будет существовать русский язык и русская поэзия – будет жить имя Пастернака
438. Асмус объявил траурный митинг закрытым. Однако в то время, когда опускали гроб, один из молодых людей поднялся на холм и начал произносить путаную речь, в которой назвал Пастернака «гениальным», «великим» и т. п. и закончил тем, что «учение Пастернака о любви к человеку должно рассыпаться бисером по земле и попасть в душу каждого жителя…».
Из толпы раздался выкрик: «Хочу сказать от имени рабочих…», и далее молодой человек «стиляжного» типа начал кричать истошным голосом примерно следующее: «Пастернаку, этому великому писателю, не дали в нашей стране издать свою книгу… Ни одному советскому писателю не удалось подняться до таких высот творчества, как нашему дорогому Пастернаку…». Человек 15–20, стоявших рядом, зааплодировали, однако большинство присутствовавших отнеслось к его выкрикам неодобрительно. Одна из женщин, стоявшая с ребенком на руках, громко сказала: «Какой же это писатель, когда он против советской власти пошел!» После того как гроб был предан земле, большинство публики покинуло кладбище. У могилы осталась небольшая группа молодежи. Здесь читались стихи, посвященные Пастернаку, но не содержавшие политических выпадов. С чтением своих стихов выступил, в частности, выпускник Литинститута Харабаров, исключенный недавно из комсомола.
Собравшиеся на похороны иностранные корреспонденты были разочарованы тем, что ожидавшегося ими скандала и сенсации не получилось и что не было даже работников милиции, которых можно бы сфотографировать для своих газет.
В заключение следует сказать, что попытки использовать похороны Пастернака для сенсации и возбуждения нездоровых настроений успеха не имели. То, что наша литературная печать не дала некролога о Пастернаке, ограничившись сообщением от имени Литфонда, было правильно воспринято в кругах художественной интеллигенции.
Следовало бы вместе с тем обратить внимание Союза писателей и Министерства культуры на необходимость усиления воспитательной работы среди творческой молодежи и студентов, часть которых (количественно ничтожная) заражена нездоровыми настроениями фрондерства, пытается изобразить Пастернака великим художником, не понятым своей эпохой («А за мною шум погони…». С. 287–289).
Список «тех, кто пришел поклониться гению», дополнил Андрей Вознесенский в эссе «Несли не хоронить – несли короновать»: «Поименно: В. Асмус, В. Боков, А. Гладков, Ю. Даниэль, Вяч. Вс. Иванов, В. Каверин, В. Корнилов, Н. Коржавин, И. Нонешвили, Б. Окуджава, К. Паустовский, А. Синявский, Ир. Эренбург
439…»
440
«В доме играли Юдина, Рихтер» – свидетельствует А. Реформатский (цит. по рукописи). Как рассказывают очевидцы, на похоронах также были Татьяна Айзенман, Абрам Арго, Борис Балтер, Аркадий Белинков, Эмма Герштейн, Яков Голосовкер, Владимир Гордейчев, Вера Звягинцева, Юрий Казаков, Вильгельм Левик, Семен Липкин, Александр Некрич, Эли (Илья) Нусинов, Юрий Панкратов, Эдуард Пашнев
441, Леонид Пинский, Герман Плисецкий, Лидия Поляк, Феликс Светов, Лев Славин, Иван Соколов-Микитов, Арсений Тарковский, Елена Тагер, Ульрих Фохт, Варлам Шаламов. В дневниковой записи Л. Чуковской упомянуты «Каверин. Паустовский. Рита Райт. Мария Сергеевна <Петровых>. Володя Глоцер. Володя Корнилов. Фридочка <Вигдорова>. Хавкин. Харджиев. Копелев. Смирнова. Ливанов. Коля и Марина <Чуковские>. Калашников. Волжина. Наташа Павленко. Ивич. Яшин. Казаков. Рысс. Рахтанов. Любимов. Вильмонт. Старший Богатырев. Нейгауз. <…> Даниэль и Синявский
442»; в дневниковой записи Д. Голубкова – помимо «дьячковского вострого профиля Андрюши Вознесенского», добавлены А. Адалис, В. Казин, А. Межиров
443, Е. Винокуров, «какой-то сиротливый, нескладный Д. Н. Журавлев». Тамара Иванова в мемуарном очерке называет Владимира Топорова, Андрея Михайлова, Михаила Поливанова и Симона Маркиша. «По зеленому двору в чем-то светлом прошла Т. В. Иванова, промелькнул Лева Копелев. Помню Н. Любимова с Н. Чуковским, Эмку Манделя, Е. Мелетинского», – свидетельствует Елена Берковская. «Весь Художественный театр был здесь; отнюдь не навязчиво, не демонстративно, но Пастернак был их автор», – пишет Варлам Шаламов. Были, – по словам Наума Клеймана, – и студенты ВГИКа (среди них Геннадий Шпаликов, Наталья Рязанцева, Дмитрий Долинин). «В толпе, – вспоминает Вениамин Каверин, отметивший присутствие А. Яшина „с распухшими от слез глазами“ и оргсекретаря СП СССР К. Воронкова „с его неприятным, равнодушно-бабьим лицом“
444, – появилось еще несколько писателей, и среди них Николай Чуковский, совершивший подлость (он выступил против Пастернака на секретариате) и, очевидно, надеявшийся, что, придя на похороны, он искупит свою вину» (В. Каверин. Эпилог. С. 388, 389)
445. Тем не менее
