По воспоминания Ренаты Гальцевой, работавшей в этой редакции с 1963 года, «мы переживали эпоху Sturm und Drang в ситуации «из-под глыб». Пусть не для всех в редакции, но «это был наш маленький крестовый поход». <…>
Выход последних томов <четвертого в 1967 и пятого в 1970 году> был воспринят как знамение перемены курса в Кремле. В редакцию время от времени вбегал с вопросом человек из провинции, чтобы подтвердить свою догадку: правда ли, что в Центре уже отменили марксистскую философию? <…>
Проводя в статьях свое экзотическое для тех времен христианско-идеалистическое мировоззрение, мы действительно совсем не ориентировались на то, что от нас требуется, а только старались всеми возможными способами, путем военных хитростей, обойти препятствия, будучи настроены следовать девизу, пришедшему, кажется, через Наполеона: «Делай, что должно, а там видно будет» (Знамя. 1997. № 2).
16 августа. В Москве в парке Сокольники открылась первая промышленная выставка Японии.
По обвинению в контрабанде валюты арестована Ольга Ивинская, которой Борис Пастернак завещал часть гонораров за заграничные издания «Доктора Живаго».
Как рассказывает Ирина Емельянова, дочь Ольги Ивинской,
зная о безденежье своего автора, Фельтринелли через друзей (того же Д’Анджело) предложил посылать Пастернаку наличные деньги в советских рублях, вычитая, разумеется, из его гонораров. Несколько раз мы встречались с туристами и журналистами из‐за границы, которые передавали нам посылки с деньгами, книгами, письмами. Я пишу именно «мы», мама и я, один раз мой брат Митя. Семья оставалась в стороне. Б. Л. не хотел вмешивать ее в эту сложную историю, и Зинаида Николаевна предпочитала не знать, откуда брались деньги в этот «блокадный» год на безбедное существование. Впоследствии она назовет эти деньги «грязными», а распоряжения Пастернака (которые тоже передавались на этих встречах, его письма хранятся в архиве Фельтринелли) – интригами авантюристки Ивинской. <…>
И все-таки игра стоила свеч – пусть мы с мамой и поплатились за «организацию контрабанды»: последний год жизни Б. Л. не был омрачен нищенством, унижениями, и воскресные обеды в доме Зинаиды Николаевны продолжались, и мама не бегала по издательствам, «выискивая» для него переводы. <…> Не зависел от милости Поликарпова (И. Емельянова. Пастернак и Ивинская. С. 243, 245).
27 августа. В «Литературной газете» статья А. Аникста «Классиками становятся только новаторы», завершающаяся призывом:
Шире дорогу новому, свежему, смелому искусству, достойному нашего времени! Не надо бояться «недоступности». На наших глазах произошло несколько метаморфоз эстетических вкусов (Маяковский, Шостакович). Мы говорим: нам нужна своя классика. Но классиками становятся не те, кто подражает классикам. Классиками становятся только новаторы.
30 августа. Принято постановление Совета министров РСФСР «О дальнейшем улучшении дела охраны памятников в РСФСР», давшее организационно-правовую основу для создания в СССР сети музеев-заповедников. В число памятников, подлежавших государственной охране и музеефикации, вошли, в частности, архитектурные комплексы монастырей (например, Соловецкого).
Лето. Евгений Евтушенко первым из писателей своего поколения становится «выездным». Первыми странами, которые он посетил, были Болгария и Румыния, за ними последовали Франция, Испания, Дания, Англия, США, Того, Либерия и Гана
453.
Журналы в августе
В «Новом мире» (№ 8) первая книга мемуаров Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» (окончание первой книги – № 10)
454 и рассказ Вениамина Каверина «Кусок стекла».
Сентябрь
1 сентября. В ленинградской газете «Смена» открытое письмо Евгению Евтушенко «Нет Вам нашего „Спасибо!“», где члены бригад и участков коммунистического труда фабрики «Скороход», откликаясь на стихотворение «На фабрике Скороход», обвиняют поэта в том, что он «неверно, искаженно изобразил молодое поколение работниц-обувщиц».
2 сентября. В «Известиях» фельетон Ю. Иващенко «Бездельники карабкаются на Парнас», разоблачающий поэтов-нонконформистов (И. Холин, Ю. Галансков, Д. Бобышев, М. Еремин, В. Уфлянд и др.) и, прежде всего, А. Гинзбурга, который за издание неподцензурного альманаха «Синтаксис» был арестован в июле:
Ведь скромность, по словам Гинзбурга, ширма для бездарностей. А он – человек избранный. Ему все можно. <…> Свои слова и поступки он хочет утвердить как норму поведения для других. И тут-то надо сказать «человеку избранному» и его приспешникам: не тем занимаетесь, идите поработайте.
Этот пасквиль, – комментирует Дмитрий Бобышев, – затронул большой круг лиц, причастных литературе, многих, толпящихся у входа в печать, – и вот они оказались отброшенными с карикатурными характеристиками назад. Но для меня он был интересен еще и тем, что подписал его уже старый знакомый, тот, который громил стенгазету «Культура». Иващенко из «Комсомольской правды» (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 97).
В этот же день старший следователь по особо важным делам следотдела КГБ СССР майор Ушаков подписывает постановление, где Александру Гинзбургу вменяется в вину то, что он
организовывал неофициальные выставки художников-абстракционистов, собирал, размножал и распространял упадочнические и политически вредного содержания стихотворения, группируя вокруг себя на этой почве лиц из числа молодежи.
С 1959 года по день ареста ГИНЗБУРГ издал, размножил и распространил три номера нелегального журнала «Синтаксис», где поместил ряд стихотворений, в которых в мрачных тонах изображается быт и история развития советского общества, а также намеревался издавать другой нелегальный журнал под названием «Вторая культура». <…>
Кроме того, в беседах со своими знакомыми ГИНЗБУРГ высказывал антисоветские взгляды на советскую демократию, печать и другие стороны советской действительности.
