Московский городской суд вынес приговор Ольге Ивинской и ее дочери Ирине Емельяновой по делу о контрабанде, выразившейся в получении ими гонораров за зарубежные издания романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»
459.
О. Ивинская осуждена на 8 лет лишения свободы и отправлена в исправительную колонию на станции Невельская под Тайшетом
460. Освобождена досрочно в октябре 1964 года. И. Емельянова осуждена на три года колонии, отбывала срок в Озерлаге Иркутской области и в Потьме (Мордовия). Освобождена в 1962 году.
6 января 1961 года за Ивинскую и Емельянову попытался вступиться Грэм Грин в телеграмме, адресованной секретарю правления СП СССР А. Суркову. Тот, разумеется, переслал эту телеграмму Н. С. Хрущеву с просьбой об указаниях и, в соответствии с этими указаниями, 19 января ответил Грину, что «дело Ивинской и ее дочери не имеет ни политической, ни литературной окраски. Они осуждены в открытом заседании
461 Московского городского суда по уголовному делу за противозаконные контрабандные махинации с валютой. Семья Пастернака никакого отношения к этому делу не имеет» («А за мною шум погони…». С. 307–309)
462. Кроме Грэма Грина, в освобождении Ивинской участвовали и другие люди на Западе. Это Жорж Нива, Ханц Шеве, прежде всего – сам Дж. Фельтринелли и многие другие. Они неоднократно выходили на связь с советским руководством и добились сокращения срока заключения Ивинской и Ирины Емельяновой.
Верховный суд РСФСР по протестам заместителя Генерального прокурора СССР соответственно 31 октября и 2 ноября 1988 года состоявшиеся в отношении Ивинской О. В. и Емельяновой И. И. решения отменил и уголовные дела прекратил за отсутствием в их действиях состава преступления (Огонек. 1989. № 3).
8 декабря. В «Литературной газете» подборка стихов Владимира Корнилова.
9 декабря. Заведующий Отделом культуры ЦК КПСС Д. А. Поликарпов направил в ЦК КПСС докладную записку под грифом «Секретно», где сказано:
Писатель В. Гроссман представил в журнал «Знамя» рукопись своего сочинения «Жизнь и судьба».
Это сочинение представляет собой сборник злобных измышлений о нашей действительности, грязной клеветы на советский общественный и государственный строй.
В интересах дела представляется необходимым, чтобы редколлегия журнала «Знамя», не ограничиваясь отклонением рукописи, провела с Гроссманом острый политический разговор. Необходимо также, чтобы в этом разговоре приняли участие руководители писательских организаций тт. Соболев, Марков, Щипачев. Важно, чтобы сами писатели дали понять Гроссману, что любые попытки распространения рукописи встретят непримиримое отношение к этому литературной общественности и самое суровое осуждение (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 415).
10 декабря. В «Литературной газете» подборка стихов Фазиля Искандера.
19 декабря. На заседании редколлегии журнала «Знамя» с приглашением Г. Маркова, С. Сартакова и С. Щипачева от руководства СП СССР обсуждается рукопись романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сам В. Гроссман, сказавшись больным, на это заседание не пришел.
Вот, по сохранившейся стенограмме, некоторые из высказываний. В. Кожевников:
Грубые политические ошибки, враждебная направленность этого произведения вынудили нас обратиться к руководителям Союза писателей, чтобы откровенно и принципиально обсудить, как и почему произошла такая беда и даже, можно сказать, катастрофа с нашим товарищем по Союзу писателей (цит. по: Ю. Бит-Юнан, Д. Фельдман. Василий Гроссман. Литературная биография. С. 79)
463.
Борис Галанов: Гроссман
талант художника употребил на выискивание и раздувание всего дурного и оскорбительного в жизни нашего общества и облике людей. Это искаженная антисоветская картина жизни. Между Советским государством и фашизмом по сути поставлен знак тождества. Роман для публикации неприемлем (Там же).
А. Кривицкий:
Невольно приходит на ум сравнение с романом Б. Пастернака «Доктор Живаго», который я читал и по поводу которого подписывал письмо группы членов редколлегии «Нового мира». И если идти в этом сравнении до конца, то, пожалуй, «Доктор Живаго» – просто вонючая фитюлька рядом с тем вредоносным действием, которое произвел бы роман В. Гроссмана (Там же. С. 80).
И снова В. Кожевников, главный редактор «Знамени»:
Мы хотели раскрыть глаза Гроссману <…> чтобы он понял всю глубину своего падения. Мы хотели обратить его внимание на то, что его произведение может принести вред нашему обществу. <…> Ему следует как можно дальше спрятать этот роман от посторонних глаз, принять меры к тому, чтобы он не ходил по рукам (Там же. С. 81).
После заседания В. Кожевников связался по телефону с В. Гроссманом и в присутствии участников обсуждения сообщил ему, что роман отклоняется как произведение идейно порочное. В. Кожевников настойчиво порекомендовал В. Гроссману изъять из обращения экземпляры рукописи своего романа и принять меры к тому, чтобы роман не попал во «вражеские руки» (Литературная Россия, 1988, 11 ноября).
В этот же день Корней Чуковский записывает в дневнике:
У Кожевникова – сердечный приступ. Из-за романа Вас. Гроссмана. Вас. Гроссман дал в «Знамя» роман (продолжение «Сталинградской битвы»), который нельзя напечатать. Это обвинительный акт против командиров, обвинение начальства в юдофобстве и т. д. Вадим Кожевников хотел тихо-мирно возвратить автору этот роман, объяснив, что печатать его невозможно
464. Но в дело вмешался Д. А. Поликарпов – прочитал роман и разъярился. На Вадима Кожевникова это так подействовало, что у него без двух минут инфаркт (К. Чуковский. Т. 13. С. 305–306).
