Двери Дворца были в этот день уже, чем ворота рая. Здесь рвали пуговицы, мяли ребра и метался чей-то задавленный крик: «Ой, мамочка!» <…>
О какой-либо требовательности поэта к самому себе говорить не представляется возможным. Былинный повтор, звон стиха «крепких» символистов, сюсюканье салонных поэтов, рубленый ритм раннего футуризма, тоска кабацкая, приемы фольклора – здесь перемешалось все подряд. Добавьте к этому добрую толику любви, портянок и пшенной каши, диковинных «нутряных» ассоциаций, метания туда и обратно, «правды-матки» – и рецепт стихов готов. Как в своеобразной поэтической лавочке: товар есть на любой вкус, бери что нравится, ожжет, прихватишь и что с боку висит.
<…> Дело тут не в одной пестроте, царящей в творческой лаборатории Окуджавы. Есть беда более злая. Это его стремление и, пожалуй, умение бередить раны и ранки человеческой души, выискивать в ней крупицы ущербного, слабого, неудовлетворенного. <…> Позволительно ли Окуджаве сегодня спекулировать на этом? Думается, нет! И куда он зовет? Никуда…
5 декабря эта статья была перепечатана в газете «Комсомольская правда».
30 ноября. Станция Московского метрополитена «Сталинская» переименована в «Семеновскую».
Осень. В Малом зале Ленинградской филармонии Мария Юдина исполняет
произведения Шенберга и Веберна, что было уже преступлением по тем временам. Эти композиторы были негласно запрещены. Их не исполняли в концертах. <…>
Зал встал, гремели аплодисменты. И тогда, посадив зал величественным движением руки, Мария Вениаминовна на бис прочла стихи… Авторы, добавлю, названы не были; это – «Вчера, о смерти размышляя…» <Н. Заболоцкого> и «Когда случилось петь Дездемоне…» <Б. Пастернака>.
<…> Разразился чудовищный скандал. Администрация Филармонии была в истерике. Сразу же об этом «случае» доложено было и ленинградскому и более высокому центральному начальству. <…>
Стоит ли добавлять, что Мария Вениаминовна надолго была отлучена от публичных выступлений»
505 (Е. Кумпан. С. 259–260).
Журналы в ноябре
В «Знамени» (№ 11) повесть Александра Рекемчука «Молодо-зелено» (окончание – № 12).
Декабрь
2 декабря. Принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О признании утратившими силу законодательных актов СССР о присвоении имени Сталина».
3 декабря. Из докладной записки Н. Казьмина, заведующего Отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР:
Молодая поэтесса Римма Казакова – выпускница исторического факультета Ленинградского университета – сразу же по приезде в Хабаровск зарекомендовала себя аморальными поступками (участие в коллективных пьянках, сожительства), упадническими стихами. Неправильное поведение Р. Казаковой во многом предопределено общением с людьми, ведущими богемный образ жизни, в частности с поэтом Е. Евтушенко (цит. по: В. Огрызко. Зарекомендовала себя аморальными поступками (Отвергнутое: запоздалое возвращение долгов) // Литературная Россия, 23.03.2018).
7 декабря. В «Советской культуре» статья композитора, народного артиста РСФСР Анатолия Новикова «Программа партии – программа жизни, программа искусства», где подвергнута критике песня Эдуарда Колмановского «Дождь» на слова Евгения Евтушенко:
А вот «Дождь», который «идет» беспрерывно, который просачивается даже в программы праздничных торжественных концертов, какие в нем приметы советской песни? Только то, что ее написал воспитанник нашей консерватории? И ведь много таких песен, которые по содержанию, тону, тенденции, характеру идут совсем по другому, ложному пути, не в ногу с жизнью <…> Критикуем «В нашем городе дождь», а нам в ответ: заявки радиослушателей. Разве это доказательство художественных достоинств данных произведений? Повторяю, сейчас, как никогда раньше, задачи работников идеологического фронта очень велики и ответственны. Пора понять, что нашему народу уже давно чужды и ресторанная меланхолия, и взвинченная эротика. Ему не о чем «скулить», ныть, хандрить, потому что у него ясные перспективы, увлекательные задачи, он полон уверенности, оптимизма. И нечего пичкать его всякими «эрзацами»!
9 декабря. Вспоминает Александр Солженицын:
от Л. Копелева пришла телеграмма: «Александр Трифонович восхищён статьёй» («статьёй» договорились мы зашифровать рассказ, статья могла быть и по методике математики). Как птица с лёта ударяется в стекло – так пришла та телеграмма. И кончилась многолетняя неподвижность (А. Солженицын. С. 21).
11 декабря. В день рождения Солженицына Твардовский, прочитав рассказ «Щ-854»
506, отправляет ему телеграмму: «Прошу возможно срочно приехать редакцию нового мира зпт расходы будут оплачены = Твардовский».
При встрече в редакции, состоявшейся на следующий день, Твардовский предлагает считать этот рассказ повестью.
Переброской предположений через стол с участием Копелева, – как вспоминает Солженицын, – сочинили совместно: «Один День Ивана Денисовича». (Мой подзаголовок и был: «Один день одного зэка»).
Властно и радостно, – продолжает Солженицын, – распорядился Твардовский тут же заключить со мной договор по высшей принятой у них ставке (один аванс – моя двухлетняя зарплата). Я сидел как в дурмане… (А. Солженицын. С. 27).
До 17 декабря. В Москве Всесоюзная художественная выставка.
Как 17 декабря записал в дневник Василий Катанян, «огромный контраст в лучшую сторону по сравнению с пятидесятыми годами. Много свежего, условного, почти нет натурализма» (В. Катанян. Лоскутное одеяло. С. 175).
22–23 декабря. Выступая на пленуме правления СП СССР, Василий Смирнов сурово осуждает литераторов, которые «упрямо выискивают в жизни плохое, собирают плохое в кучу» и опасаются, «как бы не перехвалить» в своих книгах советскую действительность.
Мы должны сказать таким опасливым товарищам: не бойтесь, дорогие товарищи, не перехвалите. История вас не обвинит в лакировке, потому что наша советская действительность просто сказочна, наш человек, его героические дела не имеют себе равных.
С В. Смирновым и его «упрощенным, недиалектическим пониманием главной линии литературы», полемизирует Борис Сучков, замечая, что «мы не можем определить новый образ человека, не показав всего, что мешает продвижению к коммунизму».
Споры вызвали роман В. Аксенова «Звездный билет» («Школьники взяли на вооружение лексику аксеновских героев, – заявил Л. Соболев. – Сейчас в Бендерах, в Бельцах, в Кишиневе пошел гулять этот чудовищный словарь, который так добродушно благословил Корней Иванович Чуковский, заметив, что юноши, мол, перебесятся»), роман В. Кочетова «Секретарь обкома» («<…> я с тревогой смотрю, как постепенно этот писатель от книги к книге пишет все хуже и хуже. И никто не говорит ему правды в глаза», – произнес Е. Мальцев), книга В. Турбина «Товарищ время и товарищ искусство» (Л. Якименко, как сказано в газетном отчете, защищал «ряд положений» этой книги, В. Ермилов и И. Анисимов с В. Турбиным спорили).
