Может быть, кое-кого выслать.
Перерегистрацию провести (Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Т. 1. С. 649).
30 ноября. Во Дворце спорта в Лужниках состоялся первый большой вечер поэзии. Стихи Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского и других поэтов пришли послушать 14 тысяч человек.
Евтушенко
557 тогда был на Кубе, – вспоминает Андрей Вознесенский. – На вечере было много выступающих, и в их числе Белла была, Роберт и я. Честно сказать, вечер сыпался. Потому что стадион, четырнадцать тысяч человек, 25 выступающих, да еще стихи. Зал не принимал совершенно. Все провалились, даже Белла. И мы были последние, я и Роберт. Трудно было читать на такую огромную аудиторию. Но мы на своих плечах вытянули вечер (Р. Рождественский. Удостоверение личности. С. 191).
В «Известиях» стихотворение Николая Грибачева «Метеорит», которое Владимиром Лакшиным было интерпретировано в дневнике как «первый отрицательный отзыв на повесть Солженицына в нашей печати» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 93):
Отнюдь не многотонной глыбой,
Но на сто верст
Раскинув хвост,
Он из глубин вселенских прибыл,
Затмив на миг
Сиянье звезд.
Ударил светом в телескопы,
Явил
Стремительность и пыл
И по газетам
Всей Европы
Почтительно отмечен был.
Когда ж
Без предисловий вычурных
Вкатилось утро на порог,
Он стал обычной
И привычной
Пыльцой пыли земных дорог.
Лишь астроном в таблицах сводных,
Спеша к семье под выходной,
Его среди других подобных
Отметил строчкою одной.
На антресолях Манежа, в трех комнатах, где были служебные помещения и буфет, размещаются произведения студийцев Э. Белютина и еще нескольких художников-авангардистов.
Всю ночь, – вспоминает Борис Жутовский, – прибивали гвоздики, вешали картины, мастерили подмостки для скульптур и от избытка радости дурачились (Огонек. 1985. № 15. С. 18).
Тем временем, – говорит Леонид Рабичев, – один за другим приезжали члены правительства, секретари ЦК КПСС, члены Идеологической комиссии. В 12 часов ночи приехала Фурцева, потом Мазуров, Ильичев, потом художники Сергей Герасимов, В. Серов, другие, потом Аджубей. По их лицам невозможно было определить, как они относятся к работам. Они не задавали вопросов, просто не замечая нас, проходили, смотрели и уходили (Л. Рабичев. С. 63–64).
Ноябрь. Как вспоминает А. Солженицын,
<…> через десяток дней после появления рассказа, художественный совет «Современника», выслушав мою пьесу («Олень и шалашовка», тоже уже смягчённую из «Республики труда»), настойчиво просил разрешить им ставить тотчас, и труппа будет обедать и спать в театре, но за месяц берётся её поставить! И то было верное обещание, уж знаю этот театр. А я – отказал… <…> Как же отдать пьесу в «Современник», пока её не посмотрит «Новый мир»? (А. Солженицын. С. 51)
558.
Из письма Варлама Шаламова Александру Солженицыну:
Скажите как-нибудь Твардовскому, что в его журнале лежат мои стихи более года, и я не могу добиться, чтобы их показали Твардовскому. Лежат там и рассказы, в которых я пытался показать лагерь так, как я его видел и понял (В. Шаламов. Собр. соч. Т. 6. С. 288).
Вот версия А. Солженицына:
<…> ещё в медовый наш месяц <отношений с Твардовским> <…> я убедил В. Т. Шаламова подобрать те стихи «Из колымских тетрадей» и «Маленькие поэмы», которые казались мне безусловными, и передал их А. Т. через секретаря в закрытом пакете. <…>
В подборке Шаламова были из «Маленьких поэм» – «Гомер» и «Аввакум в Пустозерске», да около 20 стихов, среди которых «В часы ночные, ледяные», «Как Архимед», «Похороны». Для меня, конечно, и фигура самого Шаламова и стихи его не укладывались в область «просто поэзии», – они были из горящей памяти и сердечной боли; это был мой неизвестный и далёкий брат по лагерю <…>.
Однако, – по словам Солженицына, – Твардовский
сказал, что ему не нравятся не только сами стихи, «слишком пастернаковские», но даже та подробность, что он вскрывал конверт, надеясь иметь что-то свежее от меня. Шаламову же написал, что стихи «Из колымских тетрадей» ему не нравятся решительно, это – не та поэзия, которая могла бы тронуть сердце нашего читателя.
Стал я объяснять Твардовскому, что это – не «интрига» Шаламова, что я сам предложил ему сделать подборку и передать через меня, – нисколько не поверил Твардовский! Он удивительно бывал невосприимчив к простым объяснениям. Так и осталась у него уверенность в кознях Шаламова, играющего мной (А. Солженицын. С. 56–57).
Можно предположить, что неуспех попыток Шаламова напечататься в «Новом мире» сказался на его позднейшем отношении и к Солженицыну, и к Твардовскому, и к журналу.
Это, – сказано в шаламовском письме Илье Эренбургу от 28 апреля 1966 года, – журнал конъюнктурный, фальшивый, враждебно относящийся к интеллигенции (Почта Ильи Эренбурга. С. 609).
Вениамин Смехов принят в труппу Московского театра драмы и комедии, который в 1964 году будет преобразован в Театр на Таганке.
Журналы в ноябре
В «Новом мире» (№ 11), открывающемся стихами Эдуардаса Межелайтиса (в переводе Давида Самойлова) и Станислава Куняева, повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» с предисловием Александра Твардовского
559, путевые заметки Виктора Некрасова «По обе стороны океана» (окончание – № 12).
