15 марта. В ленинградской газете «Смена» редакционная статья «Тунеядцу воздается должное», где сказано: «О самом Иосифе Бродском говорить уже противно. <…> проповедник пошлости и безыдейности <…> болезненное самолюбие недоучки <…>».
18 марта. В Центральном Доме литераторов встреча писателей с учеными на тему «Наука, литература и искусство – против религии».
20 марта. Умерла народная артистка СССР Александра Александровна Яблочкина (род. в 1866).
Илья Авраменко, говоря на заседании секретариата Ленинградской писательской организации о недавнем деле И. Бродского, в частности, замечает:
А не думали товарищи свидетели, защищавшие его, что <…> эти переводы – может быть, это шпионские шифры? Не думали ли вы об этом, товарищи? Иногда прибегают к шифровке в переводах!» (Э. Шнейдерман. Круги на воде // Звезда. 1998. № 5. С. 189).
21 марта. В «Известиях» письмо Д. Благого, Н. Гудзия, А. Коптяевой, М. Прилежаевой, Б. Брайниной, где высоко оценивается творчество Ильи Глазунова и предлагается устроить его выставку «для обозрения и оценки работ молодого художника широкой публикой».
Поддерживая это предложение, редакция в своем комментарии вместе с тем высказывается против того, чтобы «создавать ажиотаж, шумиху вокруг отдельных имен, в результате чего общественность подменяется меценатами, претендующими на защиту „обиженных“ и „обойденных“ художников».
22 марта. Иосиф Бродский этапирован на Север в тюремном вагоне вместе с уголовниками.
Это был, если хотите, некоторый ад на колесах, – рассказывает Бродский Соломону Волкову. – Федор Михайлович Достоевский или Данте. На оправку вас не выпускают, люди наверху мочатся, все это течет вниз. Дышать нечем. А публика – главным образом блатари. <…> И вот в таком вагоне сидит напротив меня русский старик – ну, как их какой-нибудь Крамской рисовал, да? Точно такой же – эти мозолистые руки, борода. <…> Он в колхозе со скотного двора какой-то несчастный мешок зерна увел, ему дали шесть лет. А он уже пожилой человек. И совершенно понятно, что он на пересылке или в тюрьме умрет. И никогда до освобождения не дотянет. И ни один интеллигентный человек – ни в России, ни на Западе – на его защиту не поднимется. Никогда! Просто потому, что никто и никогда о нем не узнает (С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. С. 82)
670.
Запись в рабочей тетради Александра Твардовского:
Дело Бродского (записка на вечере «НМ» в Выборгском доме культуры, пук стихов, теперь еще письма Македонова и каких-то двух геологов и «отчет» Вигдоровой – все это «в свете» настоятельных советов Вл. Сем-ча <Лебедева> «не вникать в грязное дело»). Налицо очевиднейший факт беззакония: 5 лет за то, что работал с перерывами, мало зарабатывал, хотя никаких нетрудовых источников существования – отец и мать пенсионеры. Парнишка, вообще говоря, противноватый, но безусловно одаренный, м. б. больше, чем Евтушенко с Вознесенским, вместе взятые. Почему это меня как-то по-особому задевает (ну, конечно, права личности и пр.)? М. б., потому, что в молодости я длительный срок был таким «тунеядцем», т. е. нигде не работал, мало, очень мало и случайно зарабатывал, и мучился тем, что «я не член союза» (профсоюза). <…> Но я тянул и тянул эту стыдную и мучительную жизнь, как-то угадывая, что служба, работа в штате (ее, кстати, невозможно было получить) может подрубить все мои мечтания, и, в конце концов, выходит, что я был прав, идя на этот риск (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 241).
26 марта. При обсуждении закончившегося судебного процесса над Иосифом Бродским на заседании секретариата Ленинградского отделения СП РСФСР выступает Даниил Гранин, который, в частности, сказал:
Политическое лицо Бродского было нам известно. Я знаю, что он представлял собою два года тому назад. Сейчас тоже не убежден в том, что он стал думать по-другому. Я бы лично сказал, что его с более чистой совестью надо было судить по политической статье, чем за тунеядство. Но это дело не моей компетенции. У нас таких, как Бродский, вокруг Союза, к сожалению, много и можно говорить, почему этот, а не тот? (цит. по: М. Золотоносов. Гадюшник. С. 624).
Из дневника Владимира Лакшина:
Приезжал в редакцию Твардовский – нервен и не в духе. Его осаждают ходатаи за Бродского, молодого ленинградца, обвиненного в тунеядстве. Требуют, чтобы он вмешался и помог. Дело постыдное, но Бродский ему не знаком, как поэт не близок – и он колеблется… (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 214).
Сотрудник посольства США в Москве Пол Секлоча (Paul Sjeklocha), закончивший в свое время Калифорнийский университет в Беркли, отправляет дипломатической почтой первую самиздатскую подборку в городок Уэйбридж (Weybridge) в графстве Суррей, где его университетский профессор Глеб Струве проводил часть своего академического отпуска. В посылку вложена ходившая в машинописи подборка стихотворений Анны Ахматовой, включая цикл «Реквием», а также полный комплект – все три номера – машинописного журнала «Синтаксис».
Выпущенный в апреле 1960 года третий номер «Синтаксиса» был составлен из стихов ленинградских поэтов, в том числе Иосифа Бродского. Здесь были напечатаны его стихотворения «Еврейское кладбище около Ленинграда…», «Мимо ристалищ, капищ…», «Стихи о принятии мира», «Земля» и «Дойти не томом, не домом…». В сопроводительном письме Секлоча никак Бродского среди других авторов не выделил, обратив внимание Струве только на Генриха Сапгира (Sabgir – в его написании), но подчеркнул, что комплект журнала был передан ему непосредственно редактором «Синтаксиса» (Александром Гинзбургом) (см. И. Толстой, А. Устинов // Звезда. 2018. № 5. С. 6).
27 марта. В Ленинградское отделение СП РСФСР поступает частное определение Дзержинского районного народного суда по делу № 5–10, где сказано, что
