В Ленгорсуде процесс над четырьмя руководителями Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа.
3 декабря Игорь Огурцов приговорен к 15 годам лишения свободы, Михаил Садо – к 13 годам, Евгений Вагин – к 10 годам, Борис Аверичкин – к 8 годам.
Ноябрь 1967 года – январь 1968 года. В ленинградском кафе «Ровесник» проходит конкурс вокально-музыкальных групп, явившийся первым поп-фестивалем в СССР.
Осень. Владимир Войнович заключает с редакцией «Нового мира» договор на публикацию романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». И, – цитируем воспоминания Войновича, —
закончив первую часть, я дал прочесть написанное Асе Берзер, а потом Игорю Сацу. Тот хотел было показать рукопись Твардовскому, потом забоялся и собрался нести ее Кондратовичу. Я его остановил, понимая, что худшего адреса нет. Сказал, что сам отнесу Твардовскому. А. Т. встретил меня хмуро, но просьбе не удивился и не счел ее слишком наглой. Наоборот, сказал, что показать рукопись старшему товарищу можно без всякой субординации.
Через несколько дней его секретарша Софья Ханановна позвонила и сказала, что А. Т. готов меня принять. <…>
– Мой юный друх, – не глядя мне в глаза, начал Твардовский и дальше мог бы не продолжать. <…>
Он стоял, опершись на крышку стола, глаза отводил, но говорил раздельно и жестко:
– Я прочел ваше это… то, что вы мне дали. Ну, что можно сказать? Это написано плохо, неумно и неостроумно…
И пошел крошить. Что за жизнь изображена в повести? Солдат неумен, баба у него дура, председатель – алкоголик и…
– И, кроме того, что это за фамилия – Чонкин? Сколько уж было таких фамилий в литературе! Бровкин, Травкин, – он улыбнулся, – Теркин. Нет, мы это печатать не будем.
Я уже не робел перед ним и возразил:
– Вы это печатать не будете, но в оценке «Чонкина» ошибаетесь.
Он, похоже, засомневался.
– Ну, не знаю… Может быть (В. Войнович. С. 473).
В самиздате распространяется книга Анатолия Марченко «Мои показания».
Станислав Куняев читает на литературных вечерах стихотворение «Карл XII», написанное им во время туристической поездки в Швецию:
А все-таки нация чтит короля —
безумца, распутника, авантюриста,
за то, что во имя бесцельного риска
он вышел к Полтаве, тщеславьем горя.
За то, что он жизнь понимал, как игру,
за то, что он уровень жизни понизил,
за то, что он уровень славы повысил,
как равный, бросая перчатку Петру.
А все-таки нация чтит короля
за то, что оставил страну разоренной,
за то, что, рискуя фамильной короной,
привел гренадеров в чужие поля.
За то, что цвет нации он положил,
за то, что был в Швеции первою шпагой,
за то, что, весь мир изумляя отвагой,
погиб легкомысленно, так же, как жил.
За то, что для родины он ничего
не сделал, а может быть, и не старался.
За то, что на родине после него
два века никто на войну не собрался.
И уровень славы упал до нуля,
и уровень жизни взлетел до предела…
Разумные люди. У каждого – дело.
И все-таки нация чтит короля!
Декабрь
1 декабря. Запись в дневнике Лидии Чуковской:
Писала письмо к Алигер. <…>
921
Два дня назад Саша отвез и вручил это письмо Маргарите Иосифовне. Другие экземпляры готовы, но я решила ждать еще дня 3, никому не показывая, чтобы дать ей возможность как-то поступить: позвонить мне, написать или еще что-нибудь через кого-нибудь. Пока – ни звука.
Этого своего письма я боюсь. Оно гораздо страшнее, чем Шолохову, потому что гораздо более по существу. Мне не хочется, чтобы оно широко распространялось, чтоб оно попало за границу. Быть ошельмованной на весь мир – этого Алигер не заслужила. Она, конечно, казенная душа, но не злодейка, не Книпович, не Кедрина. Это – размежевание внутри «либерального лагеря». Оно нужно – но может быть не столь звонко (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 208).
Отвечая на письмо секретариата правления СП СССР от 25 ноября, Александр Солженицын вновь повторяет вопросы, которые он 22 сентября уже задавал на заседании секретариата, посвященном обсуждению его «Письма съезду» и «Ракового корпуса»:
1) Намеревается ли Секретариат защитить меня от непрерывной трёхлетней (мягко было бы назвать её «недружественной») клеветы у меня на родине? <…>
2) Какие меры принял Секретариат, чтобы отменить незаконный запрет моих печатных произведений в библиотечном пользовании и цензурное распоряжение изымать мою фамилию из упоминания в критических статьях? <…>
3) Хочет ли Секретариат предотвратить бесконтрольное появление «Ракового корпуса» за границей или он остаётся равнодушным к этой опасности? Делаются ли какие-нибудь шаги для печатания отрывков из повести в «Литературной газете», а всей повести – в «Новом мире»?
4) Нет ли у Секретариата намерения ходатайствовать перед правительством о присоединении нашей страны к международной конвенции об авторском праве? <…>
5) За прошедшие полгода
922 от моего письма Съезду прекращено ли наконец распространение незаконного «издания» отрывков из моего архива и уничтожено ли это «издание»?
6) Какие меры принял Секретариат к возвращению мне изъятого архива и романа «В круге первом», кроме публичных заверений, что они уже якобы возвращены <…>? <…>
7) Принято или отвергнуто Секретариатом предложение К. М. Симонова издать сборник моих рассказов?
8) Почему я до сих пор не получил стенограммы заседания Секретариата от 22 сентября для её изучения? (А. Солженицын. Бодался теленок с дубом. С. 646–647).
4 декабря 1967 – 30 апреля 1968 года. Серия зарубежных турне Евгения Евтушенко по Дании, Латинской Америке (Чили, Огненная земля, остров Пасхи, Таити, Уругвай, Колумбия, Бразилия, Перу, Мексика), США и Франции.
