Честно говоря, так ей и надо…
– Ну, Хедвиг? – говорит учитель, потрясая ведром у неё под носом. – Пиши уже скорей.
Хедвиг быстро корябает на бумажке Линдино имя. Какая разница, всё равно Линда не узнает, что это Хедвиг за неё проголосовала. Потому что Хедвиг ей этого никогда не расскажет!
Голосование окончено, и, подойдя к доске, учитель зачитывает первую бумажку:
– Тереза.
Потом пишет на доске «Тереза» и ставит вертикальную чёрточку. И разворачивает следующую записку:
– Тереза.
У Хедвиг такое чувство, как будто она превращается в тяжелый мёртвый камень. На третьей бумажке тоже «Тереза».
Но на следующей написано «Хедвиг»! А ещё через несколько записок у Терезы на доске пять чёрточек, а у Хедвиг три! Сердце снова бьётся быстрее. Хедвиг всё ещё может победить.
Напряжение плотной тяжёлой тучей нависло над партами. То Терезе выпадет голос, то Хедвиг. То ещё кому-нибудь.
И вот осталась последняя записка. У Терезы семь чёрточек, у Хедвиг шесть, у Карин одна, у Эллен две, у Линды одна.
Если будет ничья, придётся тянуть жребий. С колотящимся сердцем Хедвиг смотрит на Терезу. Тереза вся напряглась, нижняя губа дрожит.
Учитель берёт последнюю записку. Чтобы их помучить, он делает всё жутко медленно. Разворачивает и целую вечность читает про себя… Потом поднимает глаза и говорит:
– Линда.
Это как удар в живот. Дыхание перехватывает. В горле растёт ком, подступают слёзы. Она не может больше сдерживаться.
И вот уже раздаётся тихое всхлипывание. Потом тоненький писк. Все замолкают.
Но плачет не Хедвиг, а кто-то другой. Хедвиг оборачивается.
Тереза! Она хватает ртом воздух, по шее текут слёзы.
– Что случилось? – спрашивает учитель.
– Я не хочу, – рыдает Тереза.
Все прямо-таки обалдели. Не хочет?
– Почему? – спрашивает учитель.
Тереза трёт глаза. Долго-долго молчит.
– Просто не хочу, и всё, – наконец бормочет она. И больше ничего не говорит. Но все понимают, что это из-за сольной партии.
Учитель задумчиво теребит бороду.
– Не хочешь – не надо, – пожав плечами, говорит он. – Тогда Люсией будет Хедвиг. Поздравляю!
– ПОЗДРАВЛЯЕМ, ХЕДВИГ! – кричат все.
Хедвиг скрещивает на груди руки и смотрит по сторонам. Щёки горят.
– Спасибо, – говорит она.
От успеха голова идёт кругом. Сердце крутит кульбиты в груди, уголки губ взлетают вверх. Но вдруг кто-то трогает её за плечо. Эллен.
– Как здорово, Хедвиг, – шепчет она.
– М-м, – отвечает Хедвиг.
– Послушай, а как ты думаешь, когда Макс-Улоф поправится?
Улыбка сползает с губ. Хедвиг утыкается взглядом в парту.
– Да со дня на день. Я тебе сразу скажу.
Когда выпал снег
Но сосед Макс-Улоф никак не поправлялся. Его, похоже, свалил жесточайший грипп. Несколько недель прошло, и снег уже выпал, а он всё лежит в постели пластом. Эллен ничего не остаётся, как поднабраться терпения и ждать.
Слепяще-белый, снег улёгся на черепичную крышу школы, на церковь и на деревья в роще. В Хардему вдруг стало так тихо. Деревья не шевелятся, замерли неподвижно и мёрзнут – так, что ветки сводит от холода. Не колышется трава в канавах, по полям не колесит трактор. Зима молчит.
Но если подкрасться к школе и приложить ухо к окну, где находится класс Хедвиг, можно услышать шум голосов. Это собрались мамы, папы, братья и сёстры. Сегодня день святой Люсии!
Одноклассники Хедвиг набились в подсобку и нетерпеливо переминаются с ноги на ногу. У девочек в руках свечки на белых бумажных кружочках. Свечки не настоящие, а электрические, на батарейках. У мальчиков на головах колпаки, а на ногах чистые носки. Учитель оглядывает детей. Глаза его блестят.
– Какие же вы красивые! – растроганно говорит он.
Только Альфонс всё испортил – написал на своём колпаке «Сааб Скания».
Ноги Хедвиг зудят и подпрыгивают, она хочет прямо сейчас запеть и повести торжественное шествие за собой, стоять на месте нет никаких сил! Она проверяет, ровно ли сидит на голове корона со свечами, оплетённая брусничными ветками.
– Линда, что ты делаешь? – спрашивает учитель.
Линда делает шпаргалку на бумажном кружке – записывает, в каком порядке будут исполнять песни, просто чтобы не забыть. Линда прячет карандаш в руке.
– Ничего, – бормочет она.
Хедвиг видит, как краснеют её маленькие щечки. Они с Линдой уже давно не разговаривают. Иногда Хедвиг кажется, будто в сердце образовалась дырка. Линда, её лучшая подружка с первого класса, теперь, возможно, никогда больше не будет с ней дружить. Что думает об этом Линда, Хедвиг не знает, а спросить боится.
Учитель качает головой, глядя на Линдины каракули. Потом поправляет галстук.
– Ну что, готовы?
– Да! – шёпотом отвечают дети.
Учитель исчезает в темноте. И они опять ждут. Хедвиг косится на Линду. На светлых волосах мерцают и переливаются блёстки, Линда то и дело сверяется со шпаргалкой.
А что, если подойти прямо сейчас? И шепнуть что-нибудь такое, что её рассмешит. И всё снова будет как обычно!
А вдруг она не засмеётся? Вдруг посмотрит в другую сторону или засмеётся, но как-нибудь неприятно и скажет: «Я с тобой не разговариваю».
Тогда лучше не надо. Тем более что вот уже заиграло пианино. Дети выбегают в раздевалку и выстраиваются в цепочку.
– «В лунном сиянье море блистает…»
Они входят в класс, в свете свечей блестят глаза зрителей. Вспыхивает чей-то фотоаппарат, дети с колотящимися сердцами встают у доски.
Миг такой торжественный, что они почти не дышат. «Люссе лелле», «Море и берег звезда озарила», «Три пряничных человечка» и «Рождество, Рождество» – они исполняют все песни без единой ошибочки. Про конюха Стаффана поют, как и полагается, только мальчики. Потом Хедвиг должна петь «Ночь тиха». Одна. Учитель играет вступление. Хедвиг делает шаг вперёд:
– «Ночь тиха! Ночь свята! В небе свет! Красота!»
Она не сбилась ни разу. Сидя на своём стульчике за фортепьяно, учитель аж вибрирует от гордости, все взгляды устремлены на неё, Хедвиг. Это похоже на сон! На долгий, тёплый, переливающийся нежным светом сон.
И вот уже длинная вереница выходит из класса.
В раздевалке они останавливаются и слушают. Сперва в классе тихо. Потом ещё тише. А потом…
