Это хуже всего. Да, хуже всего то, что Хедвиг соврала Линде, как будто Линда – кто угодно.
– Чего уставилась?
Это Эллен крикнула. Все смотрят на Хедвиг.
– Ничего, – бормочет Хедвиг. Потом разворачивается и заходит за угол. И слышит за собой чьи-то шаги.
Хедвиг срывается с места и бежит. Она не оборачивается – просто бежит что есть мочи, врывается в сарай и запирает дверь.
Шаги приближаются. Кто это? Эллен? Хедвиг прижимается носом к щёлке и смотрит.
Это Линда. Щёки раскраснелись. Она вытягивает шею, а потом поворачивается и пробирается назад по сугробам. Вскоре её уже не видно. А Хедвиг так и стоит.
Когда наконец звенит звонок на урок, Хедвиг вылетает на улицу и сразу бежит в класс. Уронив лоб на парту, она обхватывает руками голову. Она не хочет ничего слышать и не хочет ни с кем разговаривать. Ей хочется только, чтобы всё это поскорее кончилось.
Дети вваливаются в класс, сопливые и с мокрыми ногами. Некоторые хихикают, проходя мимо Хедвиг, а Карин пытается кричать по-ослиному. Правда, больше похоже, как будто она задыхается и вот-вот умрёт от нехватки воздуха.
Учитель что-то рассказывает у доски. Он рассказывает о тех временах, когда вся Швеция лежала под толстым слоем льда. Когда не было школ и школьных друзей. Не было расстроенных пап и дурацких ослов. Ледниковый период – вот были времена!
На обеденной перемене Хедвиг подходит к учителю:
– Я себя плохо чувствую. Можно я посижу в классе?
– Тогда тебе лучше поесть, – считает учитель. – Вот увидишь, тебе сразу полегчает.
Повариха Харриет приготовила варёную колбасу с сыром. В бульоне на дне кастрюли плавает лук, похожий на прозрачных червяков. Все должны взять как минимум два куска колбасы. С подносом в руках Хедвиг идёт и садится за пустой столик. Сидеть одной – всё равно что сидеть под струёй ледяной воды. Но что поделаешь, так бывает, когда соврёшь.
Или всё-таки нет? Линда вдруг встаёт с места и подходит к Хедвиг. Она садится напротив! Долго сидит молча, ковыряясь в колбасе вилкой. Потом улыбается, обнажая передние зубы.
– Осёл, – говорит она. – Круто. Вот кого мне надо завести. Хотя, конечно, считая папашу, один у меня уже есть.
И они хохочут так, что попы подпрыгивают на стульях. Хедвиг кажется, как будто в животе приятно плещется горячий суп! Остальные смотрят на них долгими недоумёнными взглядами.
Линда продолжает ковыряться в еде.
– Послушай… – говорит Хедвиг. – Я не звала тебе знакомиться с соседом… просто потому, что его не существует.
Линда кивает.
– А ещё, когда была Люсия, я голосовала за тебя, – продолжает Хедвиг. – Ты была бы лучше всех.
– Глупость какая, – говорит Линда. Ей бы ни за что не хотелось быть Люсией. Сама она, разумеется, голосовала за Хедвиг. – Больше голосовать тут не за кого. Они поют так же чисто, как старая швейная машинка моей мамы.
Хедвиг распирает от счастья. Оно щекочется внутри неё с головы до самых пяток. Как она могла так долго жить без Линды? Это просто невозможно понять!
Линда хочет знать о Максе-Улофе всё. Лошади её никогда не интересовали, но ослы – совсем другое дело! Хедвиг рассказывает правдивую историю о Максе-Улофе с самого начала и до конца. Когда она вспоминает, как Пэрсон пролил себе на ботинки всё содержимое туалетного бака, они снова хохочут.
Но вдруг Линда стукает Хедвиг по лодыжке. К их столу неспешно подходит Альфонс. Эллен и Карин не спускают с него глаз.
– А зачем вам осёл? – ухмыляясь, спрашивает Альфонс. Он сильный. Руки у него толстые, как булки, а на голове бейсболка, хотя входить в столовую в головном уборе нельзя.
– В смысле? – бормочет Хедвиг.
– Только идиоты заводят дома ослов, – говорит Альфонс.
– Тогда почему же ты до сих пор не завёл? – спрашивает Линда. В горле клокочет смех.
Улыбка сползает с лица Альфонса. Глаза сузились в щёлочки.
– Дебилки, – говорит он и уходит на своё место. Потом долго сидит, злобно зыркая на них из-под кепки.
Когда Хедвиг и Линда встают из-за стола, Альфонс, Эллен, Карин и ещё несколько человек быстро вскакивают со своих мест.
А потом они ходят за Хедвиг и Линдой по пятам, как пиявки. Альфонс вышагивает первым и кричит:
– Ослиха, ослиха, ослиха!
Это он Хедвиг имеет в виду. Хедвиг старается не обращать внимания, хотя это трудно. Слова такие колючие, вот уже несколько голосов выкрикивают:
– Ослиха, ослиха, ослиха!
Слышат все. Пятиклассники и шестиклассники оборачиваются и смотрят.
В животе закипают слёзы. Сердце бешено колотится, щёки пылают. Когда Альфонс, слепив снежок, запускает его в спину Хедвиг, в голове у неё словно грохочет выстрел: БА-БАХ! Она бросается на Альфонса, кулаки горят огнём, секунда – и она со всего маху бьёт его по челюсти.
Альфонс молча смотрит на неё. Из губы сочится кровь. Он принимает стойку, но не успевает ничего сделать, потому что Хедвиг снова наносит удар. А потом ещё и ещё! Альфонс размахивает руками, он попадает по голове и по лицу, но Хедвиг ничего не чувствует, она отчаянно колошматит его, и вот уже оба валяются на земле.
Услышав, что Альфонс плачет, она наконец останавливается. Кровь хлещет у него из носа. Остальные смотрят на неё перепуганными, похожими на чёрные дыры глазами. Альфонс встаёт.
– Я всё расскажу учителю! – кричит он и убегает. Кепка, вся в крови и грязи, остаётся лежать на земле.
Хедвиг чувствует, как затылок пронзает ледяной холод. Это самый дурной поступок из всех, что она когда-либо совершала. Она ещё никогда никого не била. Но тут она просто не могла сдержаться. Зачем он стал обзывать её? Сам виноват!
Скоро звенит звонок. Хедвиг видит каплю крови на крыльце, в раздевалке по полу тянется длинная кровавая дорожка. Но Альфонса там нет, его отвели к медсестре. В классе Хедвиг поджидает учитель. Он весь трясётся от злости, подлетает к ней и хватает за руку.
– Что ты натворила? – орёт.
Хедвиг сидит неподвижно и выслушивает, как учитель отчитывает её, холодная и непроницаемая, как камень. Драться нельзя! Нельзя взять и ни с того ни с сего расквасить нос другому человеку! Отношения выясняют словами, а не кулаками!
