У забора стоят дети в чёрных шлемах и сапогах с высокими голенищами. Они обучаются в школе верховой езды. Счастливые, аккуратные и прилизанные. Они смотрят на Хедвиг, у которой нет шлема, а вместо сапог – деревянные сабо. Хедвиг даже не знает, кого она ненавидит больше – раггаров, навозных мух или детей из школы верховой езды. Но если она сама станет таким ребёнком, это совсем другое дело!
– Где тренер, не знаете? – кричит она.
Дети качают головами. Тренер сегодня опаздывает, говорит девочка на тонких ножках. Урок должен был начаться пятнадцать минут назад.
Хедвиг встаёт в сторонке и ждёт. Ей всё равно, что дети смотрят на неё, она отворачивается и не обращает на них никакого внимания.
Проходит целая вечность – пять минут или десять, и наконец девочка на тонких ножках указывает: «Вон она!»
По дороге идёт толстая женщина в рваных штанах. Волосы стоят дыбом. Рядом с собой она катит велосипед. Гниии-гниии, скрипит он. Переднее колесо погнулось. Хедвиг не верит своим глазам. Это та самая тётя, которую она только что сбила! Она не умерла!
Ноги Хедвиг словно примёрзли к земле, а женщина тем временем приближается. И пристально смотрит на Хедвиг.
– Эй ты! – говорит она. – Нахалка! Сбила человека и даже не извинилась!
Хедвиг молчит. Она прямо-таки слышит, как Бог сверху нашёптывает: «Э-эй, не забудь, что ты мне обещала!»
– Ну! – шипит тётя. – Извинишься ты наконец?
– П-п… Я просто хотела спросить, нельзя ли мне записаться в школу верховой езды.
– Что-о?!
– Я хотела спросить, нельзя ли мне в школу езды, – шёпотом повторяет Хедвиг.
Женщина упирает руки в бока.
– Ты что, совсем глупая? Думаешь, я возьму тебя, если ты не попросишь прощения?
Дети у забора таращатся – глаза вот-вот выскочат из орбит.
А Хедвиг уже бежит к своему велосипеду, запрыгивает на него и уезжает. В животе чернеет огромная пустота. На дне этой пустоты дребезжит одно-единственное маленькое слово. И вылезать наружу не собирается.
В глазах стоят слёзы, дорога расплывается. Что может быть хуже, когда тебя называют глупой, да ещё при всех. Хедвиг пересекает шоссе, и на этот раз не встретив ни одного раггара. Она приезжает домой с лицом, полосатым от слёз.
Мама и папа сидят на кухне и чистят лисички.
– Что случилось? – кричит мама, увидев на коленках Хедвиг спёкшуюся кровь. – Ты упала?
Хлюпая носом, Хедвиг рассказывает всё от начала до конца. О столкновении, о тренерше, о детях из школы верховой езды и о слове «простите», которое она так и не смогла произнести вслух. И ещё о том, что тренерша, узнав, что Хедвиг хочет заниматься верховой ездой, назвала её глупой.
Дослушав, папа сказал: конечно, с одной стороны, Хедвиг наехала на тренершу и сбила её. Но, с другой стороны, тренерша сама наехала на Хедвиг и тоже не извинилась!
– Глупых тёток вокруг – пруд пруди, – бормочет он и выпускает в окно лесного паучка.
– Да, и глупых дядек тоже, – на всякий случай добавляет мама. И начинает жарить лисички с солью.
Потом они едят грибы с блюдечек маленькими трезубыми вилочками. За окном начинается дождь. Капли растут, растут и скоро уже громко барабанят по стеклу. Хедвиг колотит пятками по кухонному дивану. Она даже не может сказать, что ей нравится больше – дождь, лисички или папа с мамой. Возможно, она одинаково сильно обожает и то, и другое, и третье.
А в школе верховой езды девять мокрых насквозь детей нарезают на своих лошадках круги по грязной жиже. Пальцы посинели от холода, зубы стучат. Посередине манежа стоит тренерша в рваных штанах, глядя на учеников сквозь потоки воды. Она стоит и думает, что ненавидит такую погоду. Но хуже всего то, что велосипед, который она оставила у конюшни, сломан. И до самого дома ей придётся тащиться пешком под проливным дождём.
Пожелание скрипуна
Последняя корочка на разбитой коленке сходит в сентябре. С корочками всегда так: рано или поздно они сходят, да и глупые тренерши уплывают из памяти, надо лишь дать им немного времени.
Но от лошадиной лихорадки так просто не излечишься. По ночам Хедвиг лежит в кровати вся потная и бормочет сквозь сон: «Лошадь, моя лошадь».
Днем она ни на шаг не отходит от папы и преследует его всюду, куда бы он ни пошёл – на луг, на сеновал, в рабочую каморку с пыльными книгами.
– Давай купим лошадь! – просит она, дёргая его за штанину.
Бедный папа. Лошадь – дорогое животное. Даже самая дешёвая лошадка стоит несколько тысяч крон. Вот бы папа нашёл за сараем клад или в новостях вечером объявили: «Сегодня цены на лошадей упали на девяносто пять процентов».
Но нет, жизнь идёт своим чередом, и папин бумажник лежит на комоде такой же тощий, как всегда.
Однажды раздаётся телефонный звонок. Хедвиг снимает трубку:
– Алло?
– Здравствуй, Хедвиг, это Карл-Эрик.
Карл-Эрик – дряхлый старичок, который живёт в двух милях
[1] от них. У него есть рыжая собака Рони, а во дворе носятся и трубят двадцать белых гусей. Карл-Эрик добрый. Только вот дома у него очень грязно. А вместо тёплого туалета – сортир на улице.
Карл-Эрик просит позвать к телефону папу. Хедвиг бежит в дровяной сарай. Папа рубит дрова – щепки летят во все стороны, поленца кувыркаются в воздухе. К зиме надо заготовить много дров.
– Тебя к телефону, – говорит Хедвиг.
Папа стирает пот со лба и идёт к дому.
– Давай купим лошадь! – кричит ему вслед Хедвиг.
Папа только качает головой. Он уже даже не знает, что на это отвечать.
Хедвиг сидит в сарае и смотрит на сложенные штабелями дрова. По одному полену ползёт жучок с длинными усиками. Это скрипун. Их почти никогда не увидишь – такие они редкие. Хедвиг сажает его на палец. Скрипун смотрит на неё и взлетает, оставив на пальце маленькую какашечку. Потом приземляется на поленницу и исчезает среди дров.
Когда с пальца слетает божья коровка, можно загадать желание, думает Хедвиг. Жук-скрипун встречается не так часто, как божья коровка. Поэтому куда вернее загадать желание скрипуну, чем божьей коровке.
Хедвиг зажмуривается. «Хочу, чтобы у папы наконец появились деньги на лошадь. Это будет моя лошадь. С гладкой шерстью и блестящей гривой».
