Тони сидит на диване и постукивает ладонью по колену. Цепей у него на шее нет. Здесь, на цокольном этаже, находится его комната.
– О, привет, Тони! – радостно кричит мама и обнимает его.
Тони коротко и вяло приобнимает маму.
– Хедвиг, подойди, поздоровайся с Тони! – говорит мама.
Хедвиг медлит. Она не хочет подходить. Тони её ненавидит. А она ненавидит Тони. На нём джинсовая жилетка, на подбородке торчат несколько уродских жидких волосков. И конечно, она не забыла, как больно он сжимает ладонь, когда здоровается.
Хедвиг осторожно протягивает руку. Тони держит её сперва мягко, а потом вдруг как стиснет! Да так сильно, будто хочет выдавить из неё всю кровь. Пальцы Хедвиг сжимаются и хрустят, Хедвиг вскрикивает.
Тони гогочет, обнажив жёлтые зубы.
– Если не будешь вредничать, – говорит мама, – я приготовлю шоколадные шарики.
Хедвиг спешит за мамой на кухню. О, как бы ей хотелось, чтобы Тони просто не существовало. Чтобы вообще никаких раггаров не существовало на свете.
Они с мамой достают масло, какао, овсяные хлопья и сахар. Хедвиг отмеряет и кладёт всё в миску – здорово, когда знаешь, что в конце тебя ждёт что-то вкусное.
На стене над столом висит чёрно-белая фотография. На ней – маленькая девочка с бантиком на голове и три мальчика с прилизанными волосами. Это мама, Ниссе, Янне и Улле.
– А не ужасно было жить с такими противными братьями? – спрашивает Хедвиг.
Мама смотрит на снимок и улыбается:
– Нет, это было прекрасно.
– Но ведь они каждый день тебя колотили!
– Колотили, но, честно говоря, не очень сильно. В каком-то смысле от них тоже был толк. В школе, например, меня никто и пальцем не смел тронуть – братья сразу были тут как тут. Никому нельзя обижать нашу сестру, говорили они, – кроме нас.
Мама хохочет, размешивая шоколадную массу для пирожных. Хедвиг не понимает, какая разница, кто и как тебя колотит. Но мама явно знает, о чем говорит.
Скоро музыка внизу стихает. Тони приходит к ним и садится, не сводя глаз с шоколадной массы. На кухне сразу становится как-то невесело. Мама пытается разговорить его – мол, не очень-то умно было поджигать этот гараж. Но Тони только что-то мямлит в ответ. А потом переводит взгляд с шоколадной массы на мамину сумку, которая стоит, открытая, на столе. В глубине виднеется пачка сигарет.
Скатав из шоколадной массы шарики, Хедвиг с мамой несут их к телевизору в большой комнате. Почти что праздник!
Но, когда они возвращаются на кухню, Тони там нет.
– Ты где? – кричит мама.
Тишина.
Она бежит вниз, но скоро возвращается. У себя Тони тоже нет. Мама обегает все комнаты и зовёт:
– Тони!
Тони не появляется. Тогда мама спешит в прихожую. Тонины деревянные башмаки пропали! Он сбежал!
– О нет-нет-нет, – говорит мама. – Вдруг он решил спалить ещё один гараж!
Она быстро надевает ботинки и убегает. Хедвиг остаётся ждать на холодном крыльце. Мамин голос удаляется в темноте.
– То-о-они-и!
В ответ – мёртвая тишина. Свет в соседних домах не горит. Все, наверно, уехали на танцы. Где-то на краю деревни мелькнул автомобиль, а далеко-далеко стоит на своём пастбище Макс-Улоф и орёт на луну. Но этого Хедвиг не слышит. А жаль. Сейчас ей даже хотелось бы, чтобы капризный Макс-Улоф был рядом. Темнота с каждой минутой всё страшнее, а Макс-Улоф – он ведь почти как сторожевая собака.
Вдруг Хедвиг слышит странный звук. Кто-то стонет:
– М-м-м.
Хедвиг покрывается мурашками. Кто тут стонет среди ночи? Хедвиг озирается в поисках мамы.
– М-м-м! – стон звучит громче, почти совсем рядом. Кто-то сидит в сарае Ниссе и Бритты!
– Мама! – кричит Хедвиг.
– М-м-м! Помогите! – кричат из сарая.
Этот скрипучий голос Хедвиг знаком. Она встаёт и на дрожащих ногах сходит с крыльца. Приоткрывает дверь сарая.
На полу лежит Тони. Лицо его посерело, из уголка рта текут слюни.
– Я умираю, – мычит он.
Хедвиг бежит на дорогу и кричит что есть мочи:
– Мама, мама! Я нашла Тони, он умира-а-ает!
Она кричит, кричит. Наконец, прибегает мама и вслед за Хедвиг бросается в сарай.
Тони так и валяется на полу, изо рта у него так же текут слюни.
– Помогите! – хрипит он. – Мне кажется, я умираю.
Но маме так не кажется. Она принюхивается, а потом замечает на полу несколько окурков.
– Ты что, курил?! – кричит она. Похоже, Тони тайком стащил из её сумки сигареты.
Мама хватает Тони и помогает доковылять до дома. Он еле на ногах стоит – повис, как пугало огородное, на мамином плече. Хедвиг приходится нести его башмаки – они свалились, пока мама затаскивала Тони на крыльцо.
Потом его кладут на диван, и остаток вечера он лежит там, стонет и плюётся в ведро. Мама сидит рядом и читает нотации:
– И постарайся взяться за ум! А не то так и будешь сидеть дома с мамой и папой, пока тебе не исполнится восемнадцать. Это не очень весело, уж поверь мне!
Тони ничего говорит, только ещё сильнее плюётся в ведро. Ему бы очень хотелось отведать шоколадных шариков, но он не может.
Но скоро он всё-таки выпивает глоток воды, а потом дёргает маму за рукав.
– Не говори родителям, что я курил, – просит он.
Мама прищуривается:
– Посмотрим.
– Да, посмотрим, – говорит Хедвиг.
Наконец приезжают Бритт и Ниссе.
– Что случилось? – кричит Бритт, войдя в дверь и увидев на диване бледного Тони.
Тони косится на маму Хедвиг. Смерив его многозначительным взглядом, та говорит:
– Тони просто немного тошнит. Надеюсь, это не заразно.
Тони устало улыбается. Хедвиг так злится, что, громко топая, выходит в прихожую. Будь её воля, она бы всем рассказала про курильщика Тони! Какой смысл быть добрым с таким врединой, который всякий раз при встрече сжимает тебе руку так, что кости хрустят?!
Мама задерживается в дверях.
– Подумай о моих словах, – говорит она Тони. – И если хочешь, приезжай как-нибудь в «Дом на лугу». Пока.
И они с Хедвиг садятся в синий «сааб».
– Почему ты не сказала Бритт, что он курил? – шипит Хедвиг.
Мама прикусывает нижнюю губу.
– Для Тони нехорошо сидеть взаперти, – говорит она. – Когда человек растёт, ему важно общаться с друзьями и совершать глупости. Это нормально.
