А что бы сказал Данте или Леонардо да Винчи, если бы увидел происходящее в эти дни на своей родине? И что бы сказал Леонардо о той же Франции сегодня — демократической, само собой, не то что при Старом режиме, — где он когда-то нашел себе приют? Пусть каждый читатель придумает ответ сам.
Можно, разумеется, по-разному относиться к партократической власти в Китае и ограничению в нем гражданских свобод; я, признаться, совсем не поклонник партийных вертикалей и того факта, что генсек в этой стране официально находится вне критики. Его нельзя критиковать и косвенно, в Китае запрещены персонажи мультфильмов, чей гештальт может кому-то напомнить Си. Но нельзя не признать удивительную эффективность, которую показали китайцы в эти дни. И дело не в одной экономике, не менее важно то, что китайское общество продемонстрировало редкую способность создавать психологическую защиту (не важно даже, подлинную или мнимую) для всех и каждого в экстренных ситуациях. Европа давно забыла, что это такое. Европейские страны оставили Италию не только без материальной, медицинской помощи в трудный момент, психологически они отказали ей в принадлежности к этой самой Европе — совершив евроостракизм. Надежда Луиджи Эйнауди на то, что в Европе ее общее духовное наследие предпочтительнее «догмы суверенности государства»
[48] оказалась тщетной, обернувшись горькой иронией именно благодаря событиям в Италии. Поэтому единственным верным ответом Италии после коронавируса на эти действия будет италексит — выход страны из этого бессмысленного финансового кластера.
Карантинуум сознания
Существует, как сейчас говорят, еще и другая тема, что сильно отличает Китай от Европы и той же Италии: сознание свободы. В свое время Сартр, написавший очень неплохой роман-трилогию на эту тему, в целом верно сформулировал идею свободы для европейского человека — это raison d’être, то есть не причина, а цель его существования. Верно, правда с одной оговоркой: это было сказано почти восемьдесят лет назад. Если учесть опыт Европы ХХ века, и то настоящее — новый фашизм, имплантируемый в сознание европейцев последние тридцать лет, — в котором Европа вынуждена жить, то даже, казалось бы, необходимость посадить себя под домашний арест ради собственного блага пугает жителей Европы, бессознательно включая механизмы сопротивления.
Когда я говорил о принципе agire d’impulso, то это лишь вершина айсберга с такой эмоциональной экспрессией. Более глубокие механизмы нежелания многих европейцев сидеть дома, возможно, и россиян тоже, заключаются в том, что коронавирус трансформирует свободу из цели в причину. Что антропологически и политически неприемлемо для европейца, неважно осознает ли он это или нет. У европейца происходит переход из континуума сознания, лучше всего описанного немецким философом Эдмундом Гуссерлем, в карантинуум сознания — когда сама мысль о выходе из дома, то есть реализация той самой свободы воли, оказывается нелегитимной. Карантинуум сознания — это когда ты вынужден воспринимать себя и другого как потенциального преступника, как угрозу одновременно для себя и для общества. При этом происходит очевидный распад последнего или, можно предложить такой термин — иосоантропия (ἰός — др. — греч. «вирус»), ощущение того, что само общество превращается в вирус.
Впрочем, не для всех обществ в наши дни это в новинку. Широко известен японский феномен хикикомори, термин, придуманный психологом Тамаки Сайто, образован от слова 引き (хики) — «социальная изоляция, уединение, отказ от общения с внешним миром». О причинах хикикомори ведутся споры, возможно, что одной из них является сверхнагрузки японцев, которые им начинают давать со школы и до конца профессиональной деятельности. Жизнь среднестатистического японца состоит из постоянной работы на износ, поскольку именно она определяет его социальный статус. Мало просто иметь работу, необходимо демонстрировать окружающим, что для тебя нет ничего важнее ее. Отсюда и общество одиночек: по официальной статистике треть молодых японцев живут одни, то есть без пары. Сексуальные отношения занимают третьестепенное место, люди стремятся не к общению, а к офлайновым лайкам — когда начальник, работодатель, профессор в университете, некто вышестоящий сделает положительный знак, желательно официальный, в сторону конкретного индивида. Все, что не принадлежит к таким офлайновым отношениям, не имеет значения
[49].
С точки зрения обывателя, социальные диссиденты принадлежат к числу неудачников и в лучшем случае достойны сожаления. Но обыватель не меняет социум и не зарабатывает на нем больших денег. Если есть миллионы людей, которые всеми силами хотят избежать активных связей с обществом, найдутся и те, кто будет на них зарабатывать. В той же Японии или Швеции уже налажено производство искусственных подруг. Стоят они немалых денег, но и хорошие автомобили тоже не дешевые. Одна из таких моделей, согласно описанию, почти ни в чем не уступает живой женщине и даже имеет перед ней преимущества: она не стареет, не предъявляет претензий своему хозяину, не требует подарков и не закатывает истерики.
Силиконовая красавица снабжена многочисленными датчиками, в том числе в интимных местах, которые заставляют ее двигаться определенным образом, имитируя движения настоящей любовницы. Она способна реагировать на некоторые команды партнера и «испытывать» оргазм, или оргазмы — вагинальный, клиторальный, причем каждый раз, не давая сбоев, в отличие от живой женщины. Эти штуки называются «сексуальными куклами», игрушками, но таковыми они являются только пока человек не начал ими пользоваться. Для того, кто занялся сексом с такой куклой, хикикомори или другой социальный диссидент, она становится его чувственным партнером и перестает быть игрушкой в том же смысле, в котором вирус становится нашим врагом. Партнер такой sex doll переносит на нее все то, что хочет видеть в женщине, в сущности она становится им самим, полностью реализуя его желания и фантазмы.
Стремление людей создавать автоматы, которые могли бы копировать их действия, в том числе и сексуальные, уходит в далекое прошлое. Люди играли в эти игры не только в Древнем Риме, но и в древнем Египте. Уже в эпоху позднего Ренессанса итало-испанский инженер Джанелло Торриано (1500–1585), назначенный императором Священной Римской империи Карлом V придворным часовых дел мастером, в 1540 году изобретает целую серию любопытных автоматов, включая механическую женщину в натуральный рост, играющую на флейте. Французский инженер Исаак Кос в 1644 году создает механическую сову, а в 1760-ом часовщик Фидрих фон Кнаус изобретает механизм, который умел исполнять несложные мелодии и писать слова. Наивно полагать, что никому из этих талантливых людей или их ученикам не приходило в голову создать игрушку, с которой можно было бы уединиться в алькове.
