Регресс, или в Вашей версии, хаос — всегда возникает при остром психическом стрессе, это способ выхода из любой сложности хаотического мира, стремление к регрессу постоянно встречается в истории, наша потребность иногда напиться — из этой же серии. Регрессия наблюдается также в групповой игре как у игроков, так и зрителей. То есть переход от гармонии к хаосу — нормальный ритм любой адаптации как у животных, так и человека. Но у наших пациентов чаще выход из регрессии не происходит кроме случаев излечения или спонтанной ремиссии. Все дело в том, что кроме регрессии при шизофрении возникает и принципиально новая, благодаря паралогическому мышлению, контаминация понятий. Эти явления относятся к преадаптации, то есть к тому, что сегодня не понятно, но завтра является источником развития культуры и технологии. Если расшифровать эти конструкции, мы можем получить представление о будущей эволюции языка и культуры. В этом случае хаосом мы называем лишь то, что не можем расшифровать. Любая боль и страдания могут привести к регрессии, но и к возникновению нового, в том числе и нуминозного.
Аркадий Недель. Психические отклонения, прежде всего шизофрения и прочие формы психоза, являются своего рода «путешествием в психическом времени» или, как Вы это определили, археологическими формами мышления. Сразу оговорюсь: под «хаосом» я понимаю не беспорядок вообще или «то, что мы не можем расшифровать», а известный вывод системы из равновесия, нарушение порядка (в данном случае не важно, насколько этот порядок продуктивен или нет). Если за таким «порядком культуры» мы принимаем психику «нормального» человека, человека без диагноза (звучит как название известного австрийского романа), то любой психоз клинического характера есть нарушение порядка. Иначе говоря, в нашем разговоре мое определение хаоса синхронично.
Что касается психических отклонений как археологии сознания, то эта ситуация гораздо более сложная. И вот почему: археология — это еще всегда реконструкция прошлого, поскольку нас интересует не просто «как это было», но и насколько то, что было «похоже на нас, на сейчас». Когда, скажем, мы реконструируем жизнь и религию древней Месопотамии, мы всегда смотрим на них глазами согодняшнего дня (поэтому любая реконструкция условна и субъективна), мы всегда — хотим того или нет — накладываем на археологический материал категории современности. В случае с археологией сознания происходит то же самое. Любой психоз, шизофренические девиации и т. п. мы интерпретируем в категориях науки (психиатрии) сегодняшнего дня, уже не говоря о том, что от самих методов интерпретации зависит результат.
Другая проблема заключается в том, что мы не знаем, вернее — знаем только косвенно, как было устроено архаическое мышление, которое опять же доступно нам исключительно в форме наших сегодняшних интерпретаций. Это касается не только диахронии, но и синхронии. Когда антропологи исследуют мифы и ритуалы папуасов Новой Гвинеей и видят в убийстве свиней символическое замещение убийства детей, как это происходит во время обряда инициации у народа орокайва, то здесь «символическое замещение» — современный научный концепт, а не то, как орокайва мыслят и иницируют молодое поколение на самом деле.
Говоря о «паралогическом мышлении» шизофреников, «переадаптации» и проч., мы имплицитно вводим в игру дихотомию «логика» vs. «не-логика». Многие авторы, особенно в XIX–XX веках, считали архаическое мышление аморфным и неэкономичным, отсюда недоразвитым и не способным к созданию высокой культуры. Сейчас очевидно, что такая точка зрения попросту неверна. Архаическое мышление не паралогично или аморфно, оно построено по иной модели и отвечает иным требованиям. Если мы с нашей научной картиной мира стремимся объяснить мир в его непротиворечивости, изгоняя любые противоречия (отсюда же известное недоверие Эйнштейна к квантовой механике), то архаический человек не видел в противоречиях и паралогике никакой проблемы, поскольку его мир — это многообразие (manifold), в котором разрывы в логике так же значимы и необходимы, как и ее склейки. Словом, при исследовании психозов как археологии сознания вся сложность заключается в том, чтобы понять, когда психоз становится отклонением?
В архаических сообществах психозов нашего типа практически не существовало, потому что архаическое мышление научилось их предотвращать. Другими словами, с помощью сложных ритуалов и более гибкой картины мира, чем наша, система умела сдерживать хаос, о котором я сказал. Психозы, на мой взгляд, если не считать чисто морфогенетические девиации типа Мартина-Белла (ломкая Х-хромосома), развивающаяся в результате мутации гена FMR 1, являются своего рода разрывами в логике самой культуры, которая не знает архаической гибкости и не имеет механизмов защиты последней.
Мой тезис тут состоит в следующем: ригидное сознание, ригидность культуры, как наша, гораздо более восприимчиво к психозам и шизофрении, чем архаические сообщества. Возьмите тот же бред, например, синдром Кандинского-Клерамбо, то есть псевдогаллюцинации (они, кстати, могут быть вполне приятными: контакты с неземными добрыми существами, путешествия на другие планеты, голоса, приказы, расслоение «я» и многое проч.), в реальности которых они убеждены. Все это можно вписать в категорию «бреда», но это не объясняет смысла и функции этого бреда в данной культуре. Как Вы верно заметили, их расшифровка может привести к интересным результатам, но только при правильно выбранном методе, не основанном на жестком противопоставлении логики и всего остального.
Виктор Самохвалов. Действительно, психоз я считаю субъективной машиной времени. Одновременное пребывание человека в настоящем, в котором он, особенно при систематизированном времени — ест, пьет, общается, и в некоем метафизическом прошлом или будущем или в нескольких временах сразу. Психоз — косвенное доказательство мультиверса, множественности пространства и времени. Ранее, в период отсутствия препаратов тормозящих эти «путешествия», при хронических психозах описывалось предсмертное выздоровление, впервые описанное Сервантесом. Пациент вдруг раскаивается в своих заблуждениях, полностью их опровергает, просит простить за неправильное поведение и отправляется в последнее путешествие, то есть в иное пространство и время.
Психоз — один из источников археологии сознания, кроме мифа, текстов, объектов материальной культуры. Но сложность состоит в том, что он отсылает не только к аналогиям в историческом времени, но также в онтогенез, в собственное или фантазируемое детство, в филогенез и биологическую эволюцию, и отсылает не только в прошлое, но и проскопически, то есть в будущее. Один мой пациент предложил странную идею, что будущим топливом для машин будет не водород и не азот, а все выделяемое самим человеком, то есть его тепло, пот, экскременты, все результаты метаболизма. Они оборачиваются в энергию, которая движет машину, и чем больше людей будет в машине, чем активнее внутри нее они будут двигаться, думать и т. д., тем быстрее она поедет. Идея такова, что человек сам является машиной и от его ускорения быстрее двигаются другие машины — Deus ex machina, источником которого являются не внешние, но внуренние причины. Далее следует логический вопрос: какие люди будут в метаболических машинах двигаться быстрее? Конечно, более полные, сильно потеющие и выделяющие больше миазмов. Не потому ли теперь возрастает число полных и переедающих, у них в будущем будут преимущества.
