Шепотки общественного недовольства, которые слышались порой при Филиппе II, при Филиппе III превратились в неумолчный ропот, а в правление Филиппа IV – в громкое негодование, которое сопровождало все, что бы он ни делал. Новые неумелые затеи с финансами привели к такой безудержной инфляции, что в отдельных районах страны людям пришлось перейти на меновую торговлю. По некоторым подсчетам, к началу 1640-х годов около трех четвертей товаров, поступавших в испанские порты, доставлялись на голландских судах; торговый и военный флот Испании так абсурдно обессилел, что эти незаконные перевозки – ибо никто не отменял эмбарго на вражеские суда – прекратить было не только невозможно, но и не нужно, так как Испания фактически не могла без них обойтись. В 1639 году блестящий и дерзкий голландский адмирал Тромп заставил огромную испанскую флотилию в 77 кораблей искать убежища в нейтральных английских водах и там, вопреки всем законам морского права и бессильным протестам англичан, атаковал испанцев, хотя и находился в невыигрышном положении. Ему удалось потопить или захватить 70 кораблей. Эта грандиозная победа положила конец испанскому господству на море; зашатавшись еще сильнее после разгрома 1618 года, пустой колосс рухнул, чтобы уже никогда не подняться.
Ришелье между тем прибрал к рукам управление пограничным Савойским герцогством, небольшим государством среди Альпийских гор, которым Габсбурги давно пытались завладеть, как воротами во Францию. Тогда им правила от имени несовершеннолетнего сына вдовствующая герцогиня Кристина, сестра Людовика XIII. Внезапным и, можно сказать, грубым вмешательством во внутренние дела герцогства Ришелье установил над ним собственный контроль.
Что же до Германии, то Оливарес заявил, что курфюрсты Баварии и Кёльна находятся на содержании у Франции, а император, правление которого начиналось столь многообещающе, превратился в тяжелое ярмо. Министры его вероломны, а подданные неблагонадежны. Такое желчное негодование вызвали у Оливареса попытки Фердинанда III спасти самого себя, а не испанскую монархию.
В самой Испании обанкротившийся двор сохранил фасад ослепительного великолепия. Король старел, здоровье его ухудшалось, и он погрузился в меланхолию и религию; тем не менее он по-прежнему проматывал деньги на маскарады и театры, бои быков, любовниц и незаконнорожденных детей. Между тем французская оборона перешла в наступление и во Фландрии, и на Пиренеях. На обоих фронтах испанцы пока еще сдерживали неприятеля, но это была всего лишь отсрочка неизбежного конца, если только в Мадриде не случится какого-то чуда.
Чуда не случилось. В 1640 году в Каталонии и Португалии вспыхнули восстания. В течение года безобидный герцог Жуан Браганса, не по своей воле подхваченный волной местного недовольства, был провозглашен в Лиссабоне королем под именем Жуан (Иоанн) IV; он заключил политический договор с Францией, перемирие с голландцами, торговые соглашения с Англией и Швецией. В Каталонии восстание оказалось еще более опасным; Ришелье не вмешивался в каталонские дела, но после начала восстания сразу же связался с его вождями, как только осознал их важность, и к декабрю
1640 года уже подписал договор с каталонцами, а в новом году собирался отправить им на помощь французский флот, а они взамен избрали Людовика XIII герцогом Барселоны, независимой от испанской короны.
Таким образом, испанские Нидерланды остались кораблем без руля и ветрил в бушующем море. Мадридское правительство, не в состоянии им помочь, все же не желало выпускать их из-под своей власти. Даже если бы у Филиппа нашлись люди или деньги, он уже не мог безопасно доставить их ни по морю, ни по суше, поскольку голландцы контролировали «малые моря», а французы – Брайзах-ам-Райн. Великая магистраль империи Габсбургов от Италии до Фландрии была блокирована, так что долина Вальтеллина утратила прежнюю важность. По условию миланского мира, показательно названного «вечным», долина отошла к Граубюндену, и испанцам цинично гарантировали беспрепятственный доступ к теперь уже бесполезным проходам.
Все пошло прахом: победа при Нёрдлингене в 1634 году, стратагемы кардинала-инфанта на границах Фландрии и Брабанта. В 1640 году всякую помощь прекратили, а вместо нее принц получил высказанную в приказном тоне просьбу прислать оружие и боеприпасы в Испанию для противодействия Португалии. Одолеваемый приказами и контрприказами из Мадрида, противоречащими друг другу требованиями, слухами и опровержениями из Португалии и Каталонии, кардинал-инфант трудился не покладая рук. Весь 1640 год он давал отпор голландцам, и в 1641 году, несмотря на все их усилия на суше, им удалось вернуть только потерянный шесть лет назад Геннеп. Так не могло продолжаться долго; непрерывное напряжение, стресс из-за неопределенных отношений с испанским двором и физическое переутомление истощили и без того некрепкое здоровье принца. Поздней осенью
1641 года кардинал-инфант Фердинанд Австрийский заболел; 8 ноября проверил и подписал шесть депеш королю Испании, а 9 ноября в возрасте 32 лет скончался. Так силен был его дух до конца, плоть же немощна.
2
Еще меньше повезло его кузену, императору Фердинанду III. Пока рушилась испанская монархия, он прилагал все силы к тому, чтобы сохранить от гибели австрийскую династию. Он подошел к успеху так близко, вопреки всем жалобам и упрекам, которые сыпались на него из Мадрида, что трагедия постигшей его неудачи кажется еще печальней. Еще королем Венгрии он заложил в Пражском мире основы для мирного урегулирования, которое отвечало интересам империи. Как императору ему оставалось только следовать тем самым принципам, которые он сформировал. Мало-помалу он привлек на свою сторону и вооружил против Ришелье и Оксеншерны всех германских князей, кроме трех. Один из них, курфюрст Пфальцский, его совсем не заботил, потому что не имел ни гроша за душой. Вторым был эгоистичный Георг, наследный правитель Брауншвейг-Люнебурга, который с самого начала вступил в союз с Густавом II Адольфом и сделал ставку на обогащение, будучи заодно вместе со шведами. Последним же был ландграф Вильгельм V Гессен-Кассельский.
Смерть ландграфа внушила Фердинанду III надежду, что его вдова, регентша при малолетнем сыне, будет стремиться к миру. Он не учел непокорного нрава ландграфини. Внучка Вильгельма I Молчаливого и сама графиня Ханау, Амалия-Елизавета отличалась решительностью и большим умом. У нее были и свои принципы. Она была истой кальвинисткой, честной и преданной своей вере; вдобавок она сознавала свою династическую принадлежность и считала своим долгом передать владения покойного супруга сыну, не потеряв из них ни клочка земли, а то и кое-что прибавив.
С самого начала войны правящие семьи Гессен-Дармштадта и Гессен-Касселя относились друг к другу с холодной ревностью. В Дармштадте поддерживали императора, в Касселе склонялись к его противникам, и тем сильнее, когда значительная часть их владений была грубо передана их кузенам по решению съезда курфюрстов в Регенсбурге в 1623 году. Их важность для протестантской партии, для голландцев и французов в особенности, объяснялась не столько их землями вокруг Касселя, сколько тем фактом, что они владели также немалой частью Восточной Фрисландии. Кроме того, Вильгельм V был способным полководцем и уважаемым государственным деятелем, который умел стоять на своем в союзе со шведским королем. Его вдова также твердо решила не заключать позорного мира и сохранить положение независимого союзника Франции. Она полагала, что Ришелье, скорее всего, воспользуется ее вдовством, чтобы сделать ее зависимой от Франции и таким образом распоряжаться небольшой, но крепкой и опытной гессенской армией как своей собственной.
