На вторую неделю января 1641 года к городу подошла шведская армия под командованием Банера и потребовала капитуляции. Дунай покрылся крепким льдом, и генерал грозил перейти реку и окружить город. С похвальным мужеством и хладнокровием Фердинанд III понял, что это всего лишь блеф с целью разогнать собрание и помешать его триумфу, и, догадываясь, что врагу не хватит ресурсов, чтобы выполнить свою угрозу, отказался распустить рейхстаг. Вместо этого он укрепил город и усилил отдаленные гарнизоны. Его расчет оправдался, лед на реке растаял, и неприятель отступил, оставив после себя среди прочего ущерба скелеты двадцати императорских соколов, которых шведы поймали, сварили и съели, приняв их за фазанов. Благодаря выдержке и благоразумию Фердинанд III сумел окончательно привлечь на свою сторону подданных князей. Это был его зенит и переломный момент.
Прежняя конституционная партия развалилась после Пражского мира: Иоганн-Георг Саксонский пропал из политики навсегда, Максимилиан Баварский – на несколько лет. После вторжения в Германию французов и после того, как шведов покинули почти все их германские союзники, война превратилась из гражданской во внешнюю, и любой, кто противостоял императору, неизбежно вызывал всеобщее негодование. Фердинанд III все устроил так, что политика императора отстаивала целостность германского государства в борьбе с французами и шведами. Пока испанские кузены не компрометировали Фердинанда III, ни один германский князь, если не был открытым мятежником, морально не мог выступить против него. Но на восьмидесятой сессии рейхстага на императора внезапно ополчилась сама коллегия курфюрстов; представитель Бранденбурга решительно заявил, что его хозяин не считает Пражский мир подходящей основой для переговоров. Сразу же, несмотря на упорное сопротивление курфюрстов Баварии, Кёльна и Саксонии, менее могущественные протестантские князья последовали примеру Бранденбурга и стали отождествлять конституционную оппозицию императору с крайне протестантской партией. Как оказалось, подозрительность никуда не исчезала, и только страх перед иноземным вторжением ненадолго скрыл ее, и по несчастной случайности созванный Фердинандом III рейхстаг, вместо того чтобы продемонстрировать единство империи, раскрыл ее слабость.
И это была всего лишь случайность. Фердинанд III созвал и открыл рейхстаг, когда в Бранденбурге еще правил состарившийся Георг-Вильгельм, правил под влиянием своего главного министра Шварценберга, католика и приверженца императорского дома. Но Георг-Вильгельм в возрасте слегка за сорок уже был глубоко больным человеком и окончил бренное существование в декабре 1640 года. Его наследнику Фридриху-Вильгельму было 20 лет, и он отличался от предшественника всем, кроме роста и осанистой внешности. Если под мужественным обликом отца скрывалась робкая, скучная, не склонная к риску душа, то не менее представительная наружность сына была исполнена духа смелого, решительного и предприимчивого. Дитя войны, Фридрих-Вильгельм отличался расчетливостью, беспринципностью, полным игнорированием любых соображений, кроме прагматичных. Он мог бы рискнуть чем угодно и вынести что угодно ради того, что считал материальным благом своей династии – и даже, может быть, ради блага своих подданных, отдадим ему должное. Но ради принципов он не рискнул бы и талером. Позднее он издал примечательный манифест, где утверждал, что водные пути в Германии должны принадлежать только немцам; его цель состояла в том, чтобы обеспечить один весьма конкретный водный путь для самого себя. Впоследствии он тайно – непонятно почему – с циничным равнодушием принимал финансовую помощь от французов. Он обменял Померанию на Магдебург и хитростью вернул ее себе. Его внутренняя политика была жесткой и непопулярной, но действенной и благотворной; его внешняя политика создала Прусское государство из разрозненных фрагментов, оставленных ему отцом, и судить о нем следует именно по этому творению.
Когда новый курфюрст вступил в права наследства, его характер был еще никому не известен. Он частично воспитывался в Гааге и большую часть времени проводил среди своих кузенов, детей Фридриха Чешского. Когда отец велел ему возвращаться домой, он отказался, но, когда в конце концов ему пришлось повиноваться, его отношения со Шварценбергом сложились хуже некуда, и он даже подозревал министра в попытке его отравить.
С тех пор как прежний курфюрст подписал Пражский мир, его войска сражались за императора против шведов, и, даже несмотря на малую эффективность его военных усилий, Фердинанд III не мог позволить себе потерять его поддержку, тем более во время рейхстага, когда столь многое зависело от видимости единства. Однако при Фридрихе-Вильгельме события в Бранденбурге быстро развивались. Новый курфюрст в первую очередь хотел мира для своей страны. Он унаследовал полностью разоренные земли, оккупированные либо иностранными войсками, либо своей же распоясавшейся армией, которая кормилась за счет грабежа. Ему досталось имущество, лишенное всех лучших владений, распроданных и заложенных, и доход в восемь раз меньше того, что имел когда-то его отец. Сначала Фридриху-Вильгельму пришлось жить в прусском Кенигсберге, потому что крыша его берлинского замка обрушилась, а в провинции не хватало продовольствия, чтобы обеспечить двор курфюрста. «Померания потеряна, Йюлих потерян, мы едва держим Пруссию, как угря за хвост, и нам придется заложить Марк», – жаловался один из его советников.
Фридрих-Вильгельм не собирался ни закладывать Марк, ни терять земли или деньги ради императора. Он сразу же отдал приказ войскам ограничиться только оборонительными действиями; когда шведы вторглись на его землю, он поинтересовался у них, на каких условиях они гарантируют ему нейтралитет. В отчаянии Шварценберг попытался поднять мятеж. В январе его отправили в отставку, и вскоре после этого он скончался, вероятно от потрясения.
К началу марта 1641 года Фердинанд III в Регенсбурге услышал уже достаточно, чтобы у него возникли опасения насчет сепаратного мира между Бранденбургом и Швецией. В мае курфюрст отправил послов в Стокгольм; в начале июля шведское правительство согласилось на время отложить оружие в сторону до тех пор, пока не обдумает возможность более длительного перемирия; 24 мая в частном порядке были подписаны условия бессрочного прекращения огня; а в начале сентября представитель курфюрста в Регенсбурге объявил о том, что Бранденбург и Швеция полностью прекратили военные действия.
Фридрих-Вильгельм не оставил Фердинанду III выбора. Император искренне стремился к миру, однако не желал приносить в жертву то, что его династия сумела завоевать за столько лет борьбы. Он цеплялся за Пражский мир, видимо сам не понимая того, что договор, который казался столь великодушным до прямого вмешательства Ришелье в 1635 году, в 1640 году стал уже не мирным урегулированием, а лозунгом «никаких компромиссов». Новый курфюрст Бранденбурга сорвал с него маску. Будучи союзником императора, он проигнорировал переговоры в Регенсбурге и сам договорился о перемирии. Это было все равно что открыто бросить в лицо Фердинанду III обвинение в том, что тот отказывается заключить мир.
Смысл этого шага Фридриха Вильгельма можно уяснить себе из книги, опубликованной за несколько месяцев до описываемых событий под названием «Dissertatio de ratione status in Imperio nostro Romano-Germanico»
[89]. Труд написан с таким жаром, драматизмом и силой убеждения, что почти сразу же приобрел огромную популярность. Личность автора скрывалась за псевдонимом Ипполит Лапидский, хотя на самом деле это был Богислав фон Хемниц, впоследствии придворный шведский историограф. В своем весьма своевременном трактате он проанализировал то, как династия Габсбургов использовала конституцию империи для расширения своей власти, и с беспощадной логикой раскрыл фактическую слабость их положения, опирающегося на хитрость и насилие, а также на эксплуатацию чрезвычайных ситуаций в своих целях для посягательства на еще не отобранные у германских князей права.
