Тем не менее он прекрасно использовал открывшиеся возможности, и вскоре шведское правительство взбудоражила новость о том, что он самостоятельно вступил в мирные переговоры и обдумывает сделанное ему предложение – земли в Силезии и титул имперского князя. Когда его планы раскрылись, это временно помешало их исполнению, но в 1640 году он начал новую кампанию с эффектного броска на юг к Эрфурту, где он соединился с армией бернгардцев под началом французского маршала Гебриана и контингентом из Гессена и Брауншвейга. Хотя теперь под знаменами Банера стояло более 40 тысяч человек, в его действиях появилась какая-то нерешительность. Имперцы маневрировали, уклоняясь от битвы, а он не старался добраться до Дуная; вместо этого он последовал давнему примеру Валленштейна и начал переговоры с эрцгерцогом Леопольдом. В тылу сам император отнесся к этим авансам с большим подозрением, а в шведско-французском лагере такая же неуверенность относительно намерений Банера привела к отставке Петера Меландера, гессенского генерала, который затем – несколько непоследовательно – принял командование баварской армией. У французского командующего Гебриана было больше оснований для недовольства, так как Банер снова невозмутимо попытался уговорить бернгардцев бросить французов и перейти на службу к нему.
После неудачи Банер отступил к Везеру, так ничего и не добившись. Его неугомонный, но прямолинейный ум в конце концов стал «смягчаться» под воздействием многолетнего пьянства; его глубоко потрясла смерть жены Елизаветы в июне 1640 года. Она была с ним почти во всех его кампаниях, приятная, мягкая, но решительная женщина, единственная, кто знал, как управляться с ее раздражительным, честолюбивым, нетерпеливым мужем. По рассказам, солдаты относились к ней с почтением и любовью, словно к матери, а несчастные мирные жители часто просили ее защитить их от поборов маршала; в одном городе муниципалитет даже посчитал благоразумным поддерживать хорошие отношения с ее служанкой.
На похоронах жены маршал положил глаз на юную дочь маркграфа Баденского и, находясь в расстройстве чувств из-за глубокой скорби, сразу же отдал ей свое страстное и теперь уже не занятое сердце. Свадьбу сыграли скандально быстро, и маршал со своей молодой женой, к досаде армейских офицеров, проводил три четверти каждой ночи за пирушками в компании друзей и три четверти каждого дня – в постели.
Даже если этот брак состоялся во многом благодаря сентиментальной печали и неудержимым страстям Банера, свою роль в нем, пожалуй, сыграло и положение благородной дамы в Германии. Банер, став зятем маркграфа Баденского, получил долю в Германской империи, а это могло бы ему пригодиться на случай, если бы он решил потягаться за свои права со шведской короной. Он мог бы использовать этот союз, чтобы занять место среди германских князей. Ему пришлось, к большому своему неудовольствию, так как маршал терпеть не мог дилетантов в военном деле, взять к себе в лагерь одного из младших братьев курфюрста Пфальцского, который обучался военному искусству. На первых порах Банер относился к принцу с обидной холодностью, но после женитьбы и возвышения до равного положения в обществе – по его собственной оценке – сменил холодность на высокомерную фамильярность.
Намек этот очень слабый, но возможно, что неуравновешенное поведение Банера объяснялось его личными амбициями; так или иначе, маршал стал настолько бранчливым, что практически утратил ценность как союзник. Вдруг он исполнился пылом военачальника и снова двинулся к Эрфурту, где в декабре 1640 года опять соединился с бернгардцами маршала Гебриана и вместе с ними предпринял молниеносный бросок к Регенсбургу и даже обстрелял город из пушек с противоположной стороны реки. Но плохая погода и резкие разногласия с Гебрианом поставили крест на кампании, и в конце января 1641 года Банер постепенно отступил к Цвиккау в Саксонии, а затем к Хальберштадту. Его поведение – смена праздности и активности, постоянное уклонение от окончательного удара – несет на себе печать истинного военного-карьериста. Он не прекращал попыток переманить к себе бернгардцев и сумел даже спровоцировать их на беспорядки. Но как и Валленштейн когда-то, Банер недооценивал свою армию. Он никогда не пользовался личной популярностью у солдат, а со смертью его первой жены из командования ушел очень сильный элемент сплоченности. Маршала все меньше и меньше заботила дисциплина, выплата жалованья, обеспечение продовольствием, и армия бурлила мятежными настроениями. Прежде чем она взбунтовалась, Банер умер в Хальберштадте 20 мая 1641 года, предоставив шведскому правительству самому искать выход из плачевного положения, которое наконец сравнялось по тяжести с тем, как маршал его описывал.
Узнав о смерти Банера, Оксеншерна назначил его преемником Леннарта Торстенссона, военачальника, который прошел подготовку при Густаве II Адольфе и которому, как казалось канцлеру, он мог доверять. Однако уйдет несколько недель, если не месяцев, прежде чем Торстенссон, все еще находившийся в Швеции, смог бы занять свой пост, а тем временем задача по командованию армией легла на плечи Карла Густава Врангеля, способного, но малоизвестного военачальника. Под его руководством в июне 1641 года армия отбила имперцев у Вольфенбюттеля
[91], но вскоре в войсках снова поднялся ропот, утихший было после победы. Мятежниками руководил Мортень, один из главных и самых авторитетных офицеров. Они требовали немедленной выплаты жалованья, а в противном случае угрожали уйти в Рейнланд с бернгардцами и оставить шведское правительство без армии. Появление Торстенссона спасло ситуацию.
Он прибыл в середине ноября, резкий, властный человек, страдающий подагрой, но ничуть не обескураженный ни заунывными докладами Врангеля, ни собственной болезнью, превратившей его в калеку. С собой он привел 7 тысяч шведских солдат и достаточное количество денег, добытых с колоссальным трудом, чтобы утихомирить самых несговорчивых смутьянов. Разумно распределив то, что имел, подкрепив армию свежими шведскими новобранцами и упорно не поддаваясь на запугивания и шантаж бунтовщиков, Торстенссон в конце концов сумел восстановить порядок.
Он оказался более надежным полководцем, чем Юхан Банер. Его преданность короне была несомненной, а также он обладал гораздо большими организаторскими способностями, нежели его предшественник. И они ему пригодились. Французских субсидий всегда не хватало, обычно они запаздывали, а ведь они были единственным надежным ресурсом, которым владела шведская армия. Торстенссон придумал новый метод: он перестал нанимать солдат за плату. Несчастным крестьянам, из числа которых пополнялись постоянно редеющие войска, он предлагал еду, одежду, оружие и любую добычу, которую им хватит ума награбить. Фактически он признал и узаконил уже существующее положение дел, и таким образом ему осталось только найти деньги для ветеранов, служивших в армии еще до его назначения. Чума, голод и безрассудная удаль с каждым годом сокращали долю бывалых бойцов.
Банду патентованных грабителей можно было приструнить и принудить к исполнению служебных обязанностей только свирепой дисциплиной, и Торстенссон прекрасно для этого подходил. Его не волновала популярность, он к ней не стремился; солдаты ненавидели его, а он управлял ими железной рукой из громоздкого паланкина, к которому был прикован из-за болезни. Будь Торстенссон менее одаренным полководцем, он едва ли сумел бы избежать катастрофы бунта, но и самый заклятый враг не нашел бы ни единой ошибки в его кампаниях. Торстенссон дал солдатам добычу и победы. Они проклинали его виселицы, расстрелы и порки, но не восставали против него.
