В последний, самый мрачный час из Австрии спасать положение прибыл Пикколомини, но и его огромной энергии и стойкости не хватило для того, чтобы организовать армию из разрозненных, деморализованных клочков, оставшихся после Цусмарсхаузена, да и Максимилиан не улучшил ситуацию, когда после битвы арестовал Гренсфельда за измену.
Между тем Тюренн и Врангель заняли Баварию, жестоко мстя жителям за ненадежность их господина. Собственно, как лаконично написал Врангель курфюрсту, у него остался один способ спасти свою страну – заключить новое перемирие.
Вторая шведская армия под началом Кенгисмарка вторглась в Чехию и призвала Прагу сдаться. 26 июля 1648 года шведы взяли Кляйнзайте
[107], и уже казалось, что все потеряно, но возрожденный город католиков и Габсбургов бился за свою веру и своего короля, как никогда раньше. В 1620 и 1635 годах Прагу взяли практически без единого выстрела, но в 1648-м она была готова держаться до последнего человека. Студенты, монахи, бюргеры, не сложив оружия, защищали Карлов мост плечом к плечу с солдатами. Сколько они еще смогли бы или были готовы сопротивляться, сказать невозможно. Надеяться им было почти не на что, однако они продержались больше трех месяцев, и не капитуляция, а заключение мира положило конец их долгой обороне.
Пока пражане столь отчаянно защищались, Фердинанд III, не желая жертвовать своими религиозными убеждениями, отцовским наследством и династическим долгом, отказывался подписывать мир. Видимым препятствием было религиозное урегулирование, но у него были политические причины. Может ли Фердинанд III подвести свою испанскую родню, когда они заключили мир с голландцами и наконец-то могут встретиться с французами на равных? К тому же его любимый брат из последних сил борется в Нидерландах, уверенный в том, что его не бросят одного.
Эрцгерцог с самого начала правления показал себя активным военачальником и сторонником строгой дисциплины; он пробился через французскую границу, отвоевал Армантьер, Комин, Ланс и Ландреси. В первые месяцы у власти он почему-то совсем не походил на того эрцгерцога последних лет, сухопарого, разочарованного человека, который стоит на фотографических картинах Давида Тенирса, небрежно указывая тростью на какой-то из любимых шедевров в величественной брюссельской галерее. В тот год он, казалось, ни в чем не уступал кардиналу-инфанту. А затем, при Лансе в августе 1648 года, то ли по небрежности, то ли из-за некомпетентности или невезения либо же по всем трем причинам сразу он попал в западню герцога Энгиенского (с декабря 1646 года – принца де Конде) и погубил свою армию
[108].
Для Фердинанда III это был конец. Бавария потеряна под Цусмарсхаузеном, Прага осаждена, Леопольд разгромлен у Ланса. Он склонился перед неизбежным, согласился урегулировать религиозные вопросы и подписать мир. Но делегаты в Мюнстере заседали три года не для того, чтобы подписать его за три минуты. Когда последняя резолюция Фердинанда III пришла в Мюнстер, оказалось, что ключ к шифру пропал и расшифровать ее невозможно. Когда эта задержка была преодолена, начались бесконечные обсуждения того, в каком порядке следует подписывать договоры, и только в субботу 24 октября, почти через три недели после разрешения всех политических трудностей, стороны поставили свои подписи под документами. И даже в этот день депутаты в Мюнстере прождали с 9 часов утра до 13 часов дня, а потом им велели вернуться к 14:00. Только тогда объявились главные послы и подписали оба мирных договора. Это событие было ознаменовано тремя залпами из 70 пушек, расставленных вдоль городских стен.
Но это были не последние выстрелы Тридцатилетней войны. Все эти недели, все эти дни, все эти напрасные часы Прага продолжала сражаться и не сложила оружия еще девять дней, прежде чем там тоже узнали о мире
[109]. Тогда и пражане устроили салют, провели благодарственные молебны и зазвонили в церковные колокола, потому что война закончилась.
Глава 12
Мир и его последствия
Думаю, следует удовлетвориться тем, что все останутся при своих претензиях и будут толковать договор по своему разумению.
Сервьен, январь 1649 года
1
Через 30 лет в Германии наконец наступил мир. В Праге колокольный перезвон заглушил последний грохот пушек, радостные огни освещали ночное небо над холмами у Майна, но в моравском Ольмюце (Оломоуце), где восемь лет простояла шведская армия, сбитые с толку солдаты понурились, а в окрестных полях обозные женщины собирались друг с другом отдельными группками. «Я родилась на войне, – говорила одна из них, – у меня ни дома, ни родины, ни друзей, война – все мое богатство. Куда мне идти?» Вереница обозных повозок и путников, уходивших из города, растянулась на 5 километров вдоль дороги, а горожане, сколько их осталось, собрались в давно разрушенной церкви, чтобы пропеть благодарственный псалом:
От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят;
восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них.
Ты положил предел, которого не перейдут, и не возвратятся покрыть землю.
Но и через два года после подписания мира оставались сомнения, не возвратятся ли солдаты «покрыть землю», и условия, о которых договорились в Мюнстере и Оснабрюке, обеспечивали Германии не более прочный мир, чем подписанные в Праге тринадцатью годами ранее.
На переговорах Эрскин ясно дал понять, что необходимо учитывать интересы не только шведского государства вообще, но и конкретно шведской армии, и последние задержки в Мюнстере объяснялись тем, что все союзники в один голос требовали расквартирования войск еще на один год. Это была всего лишь попытка оттянуть критический момент. Такая проблема не стояла перед французским правительством, которое все еще воевало с Испанией и держало под контролем свою преимущественно национальную армию. В гораздо более трудном положении находились шведские власти, которым предстояло демобилизовать почти 100 тысяч человек, по большей части немцев, не имевших иных надежд на будущее, кроме тех, что давала им солдатская служба. Небольшое меньшинство в шведских силах составляли протестанты, высланные из владений Габсбургов, чехи и австрийцы, возмущенные тем, что правительство, за которое они воевали, пожертвовало их интересами ради заключения мира. А еще оставались оборванные остатки бернгардцев, которые пристроились к шведам в расчете на лучшее обхождение, чем у Тюренна, и которых пугала перспектива окончательного роспуска.
