Фридрих рассчитывал, что его дядя, герцог Бульонский (Буйонский), поможет ему заручиться поддержкой французского правительства. Но герцог, протестант, бунтарь против королевской власти, заядлый и беспринципный интриган, плохо годился для того, чтобы завоевывать доверие молодого короля Людовика XIII, набожного католика, ревностно охраняющего престиж монархии и воспитанного в атмосфере подозрительности. Его главный фаворит, красивый и пустой герцог де Люин, держался при власти только благодаря тому, что льстил своему господину.
Герцог Бульонский слишком много болтал. Когда ранней весной 1619 года, еще до свержения Фердинанда, король Франции учредил новый рыцарский орден, он не утерпел и ляпнул, что Людовик XIII делает рыцарей во Франции, а он, Бульонский, делает королей в Германии. Это признание в интригах, лучше скрытых от посторонних глаз, подразумевает, что Бульонский стоял за событиями в Чехии. Это было не так, но пока герцог не мог держать язык за зубами, он едва ли мог убедить Людовика XIII оказать помощь Фридриху. Молодого монарха отвратила бы сама мысль о том, что французский дворянин манипулирует королем, словно марионеткой.
Королевские министры, находясь в неуверенном положении между интригующим двором и недовольным народом, чувствовали, что для безопасности правительства нужно пресечь требования его подданных-протестантов. Сам Людовик XIII был истым католиком; узнав о выборах в Чехии, он сразу же заявил, что в интересах церкви не потерпит этого нового короля, и, когда Фридрих направил своих послов в Париж, он допустил их к себе только на правах посланцев курфюрста.
Кроме того, жена Фридриха стояла в одном шаге от того, чтобы стать наследницей английского трона. В случае возможной смерти неженатого и слабого здоровьем принца Уэльского новый король Чехии через несколько лет вполне мог бы стать и королем Англии. Подобное расширение его власти совсем уж не устраивало соседнего монарха Франции.
С другой стороны, если император или король Испании используют восстание Фридриха как повод для захвата Рейнского Пфальца, то последствия для Франции будут почти такими же неблагоприятными, как и для Соединенных провинций. Компромиссный вариант представлялся самым разумным, и с этой целью в начале лета 1620 года из Парижа в Германию отправилось посольство.
В Ульме французские послы нашли князей Евангелической унии, угрюмых и нерешительных, стоявших со своей небольшой армией, не зная, что делать; на другом берегу реки Максимилиан Баварский собрал более крупные и лучше подготовленные силы Католической лиги, готовые идти на Чехию в исполнение его обещания Фердинанду. Положение сложилось очень зыбкое; никто из князей не желал участвовать в войне Фридриха, но все боялись, что Максимилиан нападет на них или, может быть, попытается пройти через их земли. Французы сразу же выдвинули предложение: если уния даст гарантии, что не станет нападать на земли католических князей, не сможет ли и лига аналогично гарантировать уважение к нейтралитету протестантских государств? Максимилиан Баварский горячо поддержал этот план, и князья унии охотно согласились на него, так как думали только о своей безопасности и о том, как бы освободиться от ответственности. 3 июля был подписан Ульмский договор.
Французская дипломатия исходила из двух предпосылок: первой и правильной – о том, что Фридрих не сможет удержать Чехию; и второй – что уния, избавившись от угрозы со стороны лиги, станет защищать Рейн от нападения испанцев. Ульмский договор был призван нейтрализовать опасность, которой подверглись сторонники германских свобод из-за опрометчивого решения Фридриха; пусть он один страдает за свою глупость, а победа Габсбургов со всеми ее последствиями ограничится Чехией. Эти расчеты могли бы оказаться весьма разумными, если бы участники унии повели себя в соответствии с ожиданиями французского правительства, однако те воспользовались договором для оправдания своего полного бездействия, и французские министры слишком поздно поняли, что их дипломатия лишь устранила последнее препятствие перед врагами Фридриха, не защитив при этом Рейн.
Почти одновременно с заключением договора правители испанских Нидерландов сообщили королю Франции, что Спинола готовится идти на Пфальц. В Мадриде и Брюсселе были сомнения насчет того, как Людовик XIII воспримет такое известие; и этот добрый католик не выразил никакого неудовольствия. Его советники были уверены, что уния предотвратит опасность; лишь позже они узнали от своих эмиссаров, отправившихся из Ульма в Вену, что весь императорский дом с потрохами продался испанцам, что испанский посол вертит императором, как хочет, а их собственный проект по компромиссному урегулированию чешского вопроса еле выслушали только из вежливости. Было уже слишком поздно выступать с новыми инициативами, поскольку в самой Франции интриги королевы-матери и восстание гугенотов достигли критической точки, и французское правительство, невзначай разрушив последнюю преграду перед наступлением Габсбургов, выпало из европейской политики на ближайшие три года.
Тем временем династия Габсбургов постепенно консолидировала силы для поддержки низложенного Фердинанда.
Подозрительный, настороженный, сомневаясь в способности Фердинанда удержать Чехию, даже если ее вернут ему, опасаясь растущей нищеты и недовольства в собственной стране, король Испании Филипп III первое время колебался. Он хотел приберечь свои силы для возобновления войны с голландцами. В Нидерландах, находившихся ближе к месту событий, эрцгерцог Альбрехт и его советники видели более ясную картину. Для них после того, как Фридрих захватил корону, дело Фердинанда открылось совершенно в ином свете: возможно, у них никогда уже не появится другого предлога для вторжения в Пфальц – опаснейший протестантский форпост на Рейне. Нельзя было допустить, чтобы летаргия Филиппа III встала между Спинолой и его далекоидущими стратегическими планами.
Амброзио Спинола, генуэзский дворянин и прирожденный воин, сделал себе имя, сражаясь против принца Морица Оранского в первые годы столетия. Политические карикатуристы изображали его в виде громадного паука, опутавшего своей паутиной протестантскую Европу. На самом деле он думал только о грядущей войне с голландцами, мало спал, ел умеренно и что придется, трудился по 18 часов в день и большую часть личного состояния тратил на улучшение армии. Одиннадцать лет после перемирия с голландцами он строил планы их окончательного поражения; Европа для него была не более чем преградой к решению собственной проблемы, а проблема заключалась в контроле над Рейном. При первых же слухах о беспорядках в Германии он попытался получить голос в военных планах лиги. Как только стало известно о выборах Фридриха, он начал набирать и сосредотачивать войска из Испании и испанской Италии, Милана, Нидерландов и Эльзаса. За три года до того, в 1617 году, Фердинанд купил поддержку своей кандидатуры на имперский трон, предложив испанцам часть Эльзаса; теперь же, торопясь заручиться военной помощью, он предложил еще больше. Спинола действовал исходя из того, что, если он захватит земли Фридриха на Рейне, часть их отойдет к Испании, и тогда падет протестантская преграда между источником его военной мощи и его целью.
Фридрих утратил право на свои земли, умышленно нарушив имперский мир, и император получил возможность раздать их своим друзьям. На бумаге это выглядело вполне прилично, а если на самом деле прямо противоречило клятве, которую принес Фердинанд, когда надевал императорскую корону, – клятве не распоряжаться немецкими землями без санкции рейхстага, – то вопросы законности всегда можно было уладить позже. Решение о вторжении в Пфальц было принято в Брюсселе до конца 1619 года, договор между Фердинандом и правительством Испании подписан в феврале 1620-го, а приказ Мадрида, по которому Спинола в итоге получил возможность выступить, датирован 23 июня. Еще до того, как приказ добрался до него, французы добились заключения Ульмского договора, уния отозвала свою армию, и Рейнская область была открыта для всех желающих.
