Объединенные армии едва ли насчитывали меньше 25 тысяч человек, и, даже если у Тилли и Кордобы войск было больше, к тому времени их уже крайне изнурили бесконечные переходы и последствия двух тяжелых битв. Мансфельд, возможно, с ревностью относился к молодому князьку, который первым усаживался за стол и, как видно, имел привычку брать на себя главную роль во всех разговорах; во всяком случае, весной и летом он периодически заболевал, чувствовал себя усталым и пребывал в дурном настроении. Его людям настолько не хватало денег, что и добыча Христиана не смогла исправить дело, да и вопрос фуража в оккупированной стране стоял для них не менее остро, чем для войск Тилли.
Единственным ценным достоянием Мансфельда была его армия, и он не хотел рисковать ею в совместных действиях с безрассудным Христианом; он не разделял ни преданности принца делу протестантов, ни пренебрежительного отношения к жизням простых солдат. Без его поддержки Христиан ничего не мог сделать, и через несколько дней после битвы при Хехсте Мансфельд настоял на том, чтобы соединенные армии отступили через Рейн к Ландау, предоставив неприятелю беспрепятственно занять правый берег.
Такой-то разношерстной и бранчливой компанией они потянулись на юг в сторону Эльзаса – Фридрих периодически объяснял ландграфу, что формально не воюет с императором, Мансфельд доказывал, как надо было поступить в Хехсте, а Христиан во весь голос объявлял шокированным слушателям, что заселил падерборнское епископство «маленькими герцогами Брауншвейгскими», которые вырастут и наведут порядок среди попов.
Трех недель в обществе с Мансфельдом во время отступления Фридриху хватило сполна. Во время перехода по Эльзасу войска подожгли город и тридцать сел; их поведение окончательно погубило репутацию Фридриха. В Страсбурге, где искали спасения 10 тысяч беженцев вместе со скотом, голод угрожал и людям, и животным. Неудивительно, что громкие заявления о защите германских свобод вызвали там крайнее недоверие. К тому времени страна была настолько разорена, деревни настолько обезлюдели, что Мансфельд не мог прокормить свою армию и вынужден был идти в Лотарингию. «Надо же отличать друзей от врагов, – сетовал Фридрих, – а эти люди истребляют всех подряд… По-моему, они одержимы дьяволом и получают удовольствие, когда жгут все без разбора. Я был бы счастлив уйти от них». Мансфельд в равной степени устал служить Фридриху и 13 июля 1622 года добился того, что бывший король отказался от его услуг, как и от услуг Христиана. Сделав это, Фридрих, оставшийся без армий, владений и почти без слуг, удалился в Седан к своему дяде герцогу Бульонскому (Буйонскому) и там в промежутках между купаниями и теннисом стал искать новых союзников.
Мансфельд искал работодателя, Христиан – новую возможность послужить делу протестантизма. Пока же они решили действовать вместе. Слухи о бедственном положении в Соединенных провинциях позвали их на север. После того как истек срок перемирия, у голландцев все пошло не так; испанские войска заняли соседнюю германскую провинцию Йюлих, и, несмотря на все старания, Мориц мог лишь обеспечить безопасность границ. О наступлении не было и речи, и летом 1622 года Спинола перешел границу и осадил ключевую крепость Берген-оп-Зом.
Не дожидаясь приглашения, Мансфельд и Христиан самой прямой дорогой направились к осаждаемому городу, оставляя за собой след из пожаров, голода и мора на всем пути через нейтральные епископства Мец и Верден в Испанские Нидерланды. Их бросок стал полной неожиданностью, и напрасно Кордоба, мчась на север с горсткой войск, пытался преградить им путь у Флерюса. Там 29 августа Христиан совершил пять отчаянных атак и во время пятой прорвал испанские ряды для себя и Мансфельда, окончательно сокрушил противостоящие войска и открыл дорогу для остатков победоносной армии (7 тысячам кавалеристов удалось прорваться, пехота же протестантов полегла в ходе атак). Его ранили в правую руку, через несколько дней ее пришлось ампутировать, и этот факт он использовал для впечатляющей демонстрации своего физического мужества. Операцию производили под фанфары, и в память о событии Христиан выпустил медаль с надписью «Altera restat»
[38]. А тем временем 4 октября они с Мансфельдом успели прибыть к крепости Берген-оп-Зом, чтобы снять с нее осаду.
Пока Мансфельд и Христиан геройствовали в Нидерландах, Тилли и Кордоба окончательно покорили Пфальц. После одиннадцатинедельной осады гарнизон Гейдельберга (Хайдельберга), потеряв надежду на помощь, с почетом сдался 19 сентября 1622 года; к горожанам, обозленным из-за невзгод и потому вечно ругавшимся со своими защитниками, отнеслись не так обходительно, и Тилли позволил солдатне взять свою награду обычным способом – грабежом. ««Voila mon pauvre Heidelberg pris»
[39], – причитал Фридрих из Седана и отчаянно звал на помощь королей Англии и Дании. Но помощи ждать было неоткуда, и 5 ноября Горацио Вер покинул Мангейм на тех же почетных условиях. От всей богатой и прекрасной страны у Фридриха не осталось ничего, кроме маленькой крепости Франкенталь, где английский гарнизон один пока еще не уронил злосчастного знамени протестантства.
Той зимой в Гааге Фридриха с его женой занимали новые планы. Габор Бетлен и турки, король Дании, курфюрсты Саксонский и Бранденбургский – все они должны объединиться, чтобы взять в кольцо и уничтожить Габсбургов. Но все это были пустые разговоры, ведь у них не было ни денег, ни уверенности в будущем. «Скоро у Пфальца будет громадная армия, – шутили в то время, – как только датский король пришлет им тысячу маринованных селедок, голландцы – десять тысяч коробок сливочного масла, а англичане – сто тысяч послов».
У Фридриха не осталось защиты, и Фердинанд понял, что ему больше не надо ждать. Пришло время выполнить обещание, данное Максимилиану.
4
Согласно одному положению конституции, император не имел права созывать рейхстаг по собственному почину. Поэтому курфюрст Майнцский неохотно собрал не рейхстаг, а всего лишь депутационстаг – общий съезд имперских депутатов, который Фердинанд и открыл в Регенсбурге в январе 1623 года. На собрание прибыли лично или прислали представителей курфюрсты Майнцский, Трирский, Кёльнский, Саксонский и Бранденбургский, герцоги Брауншвейг-Вольфенбюттельский, Померанский и Баварский, ландграф Гессен-Дармштадтский, епископы Зальцбургский и Вюрцбургский, но оно не получилось ни полным, ни особо воодушевленным.
Все прошедшие месяцы Фердинанд убеждал главных князей, готовя их к решению о передаче титула курфюрста от Фридриха Максимилиану. Кроме курфюрста Кёльна, родного брата Максимилиана, почти все ведущие правители Германии были настроены против. Курфюрсты Майнцский и Трирский возражали, ссылаясь на конституцию; курфюрсты Саксонский и Бранденбургский сообразовывались еще и с религиозными мотивами, опасаясь в равной мере и усиления императорской власти Фердинанда, и расширения его религиозной политики. В прошлом году он нарушил слово, данное Иоганну-Георгу Саксонскому, и запретил исповедовать лютеранство в Чехии, так что все надежды курфюрста не дать в обиду угнетенных протестантов не оправдались. Его протесты в защиту чешских лютеран и призывы соблюдать конституцию в отношении Фридриха Фердинанд встречал с полным безразличием. Курфюрст начал понимать, что своим вмешательством, желая уберечь императора от неконституционной атаки, лишь открыл Германию для куда более опасного удара по конституции, о котором Фридрих не мог и помыслить. Осознавая свою слабость, Иоганн-Георг метался из стороны в сторону, и Фердинанд понял: пусть ему и не приходится рассчитывать на дальнейшую поддержку Иоганна-Георга, но ему не придется и считаться с его враждой.
