Тем не менее это притворство само по себе свидетельствовало о своеобразии его великодушного и утонченного гения. Как бы он ни отдавался государственной службе, как бы ни делал вид, что его бог – монархия, как бы он ни подчинял все этому вездесущему божеству, он обладал слишком ясным чувством меры, чтобы думать, будто не государство создано для человека, а человек – для государства. Он был деспотом, но не тираном.
Слишком разумный, чтобы целиком полагаться на собственные суждения, Ришелье рано научился принимать вид спокойной уверенности, которой отнюдь не ощущал. Мало кто сталкивался со столь тяжелыми проблемами в продолжение столь долгого времени, видя при этом столь мало помощи. Единственным наперсником, которому он полностью доверял, был его духовник Франсуа Леклер дю Трамбле, известный в религиозных кругах как отец Жозеф, а по всей Франции – как ГЕттепсе grise, «серый кардинал». Этот ревностный монах-капуцин, всю свою жизнь посвятивший распространению веры, видел в Ришелье возможного вождя объединенной католической державы, которая не будет подчинять интересы религии интересам династии. Будучи капуцином, а не иезуитом, отец Жозеф разделял подозрительное отношение папы к мотивам Крестового похода Габсбургов. Под его влиянием религиозный элемент в политике Ришелье, можно сказать, почти что крестоносный элемент, никогда не был полностью подчинен политическому.
Кардинал был вынужден уйти на задний план, когда у власти стояли некомпетентный Люин и его бездарный преемник Силлери, отставка которого в январе 1624 года (и смерть в октябре в возрасте 80 лет) наконец открыла путь для Ришелье. Между тем Людовик XIII из угнетенного, невротического юноши, готового подпасть под влияние первого встречного, лишь бы он был ласковым и льстивым другом, вырос в скрытного, капризного, неглупого, критичного молодого мужчину с меткими суждениями и своенравным характером. Начиналась эпоха правления его и Ришелье.
С изменением курсов Франции и Англии ситуация политического тупика приблизилась к развязке. Внезапно все опять стали готовиться к атаке на позиции Габсбургов. Едва только сорвался брак с испанской инфантой, как Ришелье сразу же предложил в невесты принцу Уэльскому мадам Генриетту, сестру французского короля, и в то же время прикрыл этот альянс с протестантами от домашней критики, потребовав гарантий защиты для католиков в Англии. Перемены в политике французского правительства возымели прямые последствия не только в Англии, но и в северных странах. Король Швеции вдруг обратил внимание на Германию, опрометчиво продлил перемирие с поляками, чтобы развязать себе руки, и предложил забыть о своих разногласиях с королем Дании. Датский король Кристиан IV, казалось, готов согласиться; его взоры тоже были прикованы к Германии, где он надеялся заполучить Хальберштадтское и Оснабрюкское епископства для своего сына и, подготавливая почву, уже предложил свое «покровительство» сейму Нижнесаксонского округа. Несчастные сословия, бессильные против наступления католической армии, с радостью приняли его предложение, но, когда они простодушно обратились к императору с просьбой утвердить датского принца в качестве епископа
Хальберштадтского, он дал им не прямой, но весьма эффективный ответ: приказал Тилли на зиму встать на постой у них в округе. Получив столь прозрачный намек на то, что его сын получит Хальберштадт только через труп Фердинанда или, по крайней мере, через труп Тилли, Кристиан IV Датский с энтузиазмом согласился на предложение французских субсидий и приготовился вступить в борьбу за германские свободы, права протестантов и епископство для сына.
Ришелье не собирался ограничиваться войной в Северной Германии. Его врагом был дом Габсбургов, но он больше боялся Испании, а не Австрии, и его цель состояла в том, чтобы сдерживать притязания Австрии в Германии, в то время как основные силы будут направлены на испанцев на Рейне и в Северной Италии. Связь с Савойей и Венецией он установил еще до того, как пришел к власти, и затем продолжил эту дружбу. Но прежде всего в коалицию должны были войти Соединенные провинции. Изгнанники Фридрих и Елизавета, через брак связанные родственными узами почти со всеми протестантскими правителями Европы, стали главным звеном цепи, которая должна была объединить Англию, Данию, Швецию и голландские провинции в один грандиозный альянс вместе с Савойей, Венецией и Францией. Габору Бетлену предстояло сыграть свою роль и напасть на Венгрию, так что Габсбурги окажутся атакованы сразу же с фланга, фронта и тыла. Ришелье наконец-то придал прочность воздушным замкам, которые Фридрих и его министры тщетно строили год за годом.
Однако все было далеко не так просто. «Я использую все религии для достижения своих целей», – сказал король Англии, однако для Ришелье это было совсем не таким пустяковым делом, каким оно казалось Якову I. Он отстаивал дело протестантов в Европе, чтобы сломить династию Габсбургов, но, сколь бы циничное равнодушие к религии ни царило в аристократических и дипломатических кругах, кардиналу приходилось считаться с пока еще глубоко набожной французской буржуазией, и он не мог предпринять ничего слишком вольнодумного и крамольного из опасений поколебать стабильность монархии. К счастью для Ришелье, выборы в Риме, завершившиеся в день разгрома при Штадтлоне, посадили на престол святого Петра кардинала Барбарини. Урбан VIII, как его стал именовать весь христианский мир, был еще сравнительно молодым (р. в 1568) и энергичным человеком. Дальновидный политик, он много лет прослужил папским легатом во Франции, держал у крестильной купели самого Людовика XIII и признавал, что по этой причине испытывает к нему особую привязанность. Урбану VIII суждено было править 21 год – почти столько же, сколько служил министром Ришелье. Без него кардиналу было бы если не невозможно, то по меньшей мере очень трудно проводить свою политику, ибо папа, искренне желая мира между христианами, видел в династии Габсбургов непрекращающуюся угрозу. Он хотел мира в Европе, но если мир был невозможен, то он протягивал благословляющую руку тем, кто старался обуздать агрессию Габсбургов, так что французские католики могли спать спокойно, пока их налоги уходили на субсидии голландским и немецким еретикам.
Оправдание этому, и оправдание неплохое, состояло в том, что неразрывное переплетение светских и духовных интересов, характерное для политики Габсбургов, таило в себе вред для церкви. Несмотря на обращение Чехии в католичество, несмотря на разгром кальвинизма в Германии, очень многое можно было бы сказать в пользу позиции Ришелье и римского папы. Эту позицию фанатично разделяли и капуцины. Если даже и Крестовый поход Габсбургов, и противодействие папы и Франции имели не религиозные корни, то и первый, и второе можно было с одинаковым пылом оправдывать на чисто духовных основаниях. Трагедия католической церкви заключалась в том, что ни одна из сторон не могла одержать полную победу над другой.
Над Фердинандом сгущались европейские тучи, и ему следовало удвоить свои усилия для упрочения позиций в Германии. Слабая испанская монархия, из-за которой он и подвергался нападкам, никак ему не помогала. Филипп IV, глава династии и владелец перуанских рудников, по-прежнему целиком находился в руках непредсказуемого Оливареса. Фаворит, неоднократно жертвовавший интересами Фердинанда ради собственных планов по заключению альянса с Англией, удручающим образом не сумел довести дело до конца. И наконец, во Фландрии эрцгерцогиня Изабелла, лишенная финансовой поддержки некомпетентного правительства в Мадриде, сосредотачивала все свои силы на относительно слабой голландской обороне; ее единственный выход заключался в том, чтобы отвоевать мятежные провинции, и ей нечем было помочь Фердинанду.
