Холодная весна перешла в непогожее лето; в июне выпал снег, и вымокшие посевы гнили на полях. По Европе прокатилась чума, остановив политическую и экономическую жизнь; в Австрии и Штирии, в Мекленбурге и Пруссии, в Вюрцбурге и на обоих берегах Рейна, от Вюртемберга до Ахена, она свирепствовала все лето; в одной Праге умерло 16 тысяч человек. В октябре из 18 тысяч солдат у Тилли слегло 8 тысяч, а остальные ходили в обносках, и никто не имел хороших или хотя бы приличных условий для зимнего постоя.
Валленштейну повезло больше. Император казался страшнее, чем Католическая лига, и Тилли с изумлением увидел, что города, не пустившие к себе его войска, открыли ворота перед Валленштейном. Имперский полководец, как будто имея на то право, занял лучшие квартиры, расположившись в Магдебургском и Хальберштадтском епископствах, в то время как Тилли с армией, готовой взбунтоваться и дезертировать, пришлось из последних сил устраиваться в мелкой и не такой богатой епархии Хильдесхайм. Законные поиски пропитания выродились в драки за награбленное добро и женщин, в которых извращенная человеческая жестокость, избавленная от социального контроля мирной жизни, находила чудовищное выражение. Напрасно города и деревни просили гарантировать им защиту, ссылаясь на свою верность; полководец давал обещания, но не мог их исполнить.
Предаваясь остервенелому разрушению, солдаты поджигали деревни и убивали весь скот, который не могли угнать. В жажде наживы они раскапывали могилы в поисках спрятанных сокровищ, прочесывали леса, где прятались бездомные крестьяне, и убивали на месте всех, кого находили, забирая себе их узлы со сбережениями и домашним скарбом. Они крушили церкви, а когда один пастор похрабрее других не пустил их в двери, они отрубили ему руки и ноги и оставили истекать кровью на алтаре изуродованной жертвой его протестантскому Богу. Не щадили они и единоверцев: в аббатстве Амелунгсборн в клочки разорвали ризы и расколотили орган, унесли чаши для причастия и разграбили даже могилы монахинь.
В целом у Валленштейна солдаты буйствовали меньше, чем у Тилли. У него было гораздо лучше организованы постой и снабжение, и хотя его поборы легли куда более тяжелым бременем на самых видных горожан в занятых им городах, он заботился о том, чтобы его люди были довольны, тем самым уменьшая вероятность необузданных грабежей. Из непомерных взысканий, которые он налагал на оккупированную область, он пунктуально выплачивал жалованье войскам и накопил резервные средства на замену и усовершенствование артиллерии. На случай чрезвычайной ситуации у него в собственных амбарах в Чехии было достаточно зерна для того, чтобы прокормить армию в отсутствие всех остальных средств к существованию.
Все безотрадное лето и осень 1625 года датский король старался скрепить кольцо своих союзов. В декабре он подписал договор с Англией и Соединенными провинциями, рассчитывая, что два этих богатых государства вдосталь снабдят его армии деньгами. Призрачные надежды, ибо деньги принадлежали частным лицам, а не правительствам; голландские сословия выделили ему меньше, чем он ожидал, английский парламент – и вовсе ни гроша. Они уже давали деньги Мансфельду в 1624 году и Христиану Брауншвейгскому в 1625-м и теперь полагали, что достаточно будет послать на помощь королю Дании небольшой контингент насильно забритых солдат под командой полковника Моргана.
Окончательной катастрофой для Кристиана IV стал отказ Франции от его поддержки. Ришелье был тем Атласом, на котором держался этот непрочный союз; весной 1626 года во Франции вспыхнуло восстание гугенотов, и кардиналу пришлось отозвать войска из Вальтеллины, чтобы отреагировать на более серьезную угрозу в собственном доме. Спасая тонущий корабль, принц Фредерик-Генрих Оранский снарядил небольшой флот, чтобы послать его к крепости гугенотов Да-Рошель, но голландские моряки отказались идти в море против собратьев-протестантов и этим несвоевременным пылом лишь способствовали краху протестантов в Германии. По Монзонскому миру, заключенному 26 марта 1626 года, Ришелье вышел из Вальтеллины, и ее пути снова открылись для Испании. Так кровь вновь потекла по жилам империи Габсбургов.
Из защитников протестантства и германских свобод остались только Кристиан IV Датский, Христиан Брауншвейгский да Эрнст фон Мансфельд. Король Дании располагал самой крупной армией и, естественно, должен был возглавить военные действия, но Мансфельд, пополнив войска новобранцами, считал себя руководителем, который лучше понимал сложившееся положение; с другой стороны, Христиан Брауншвейгский во главе армии, набранной из крестьян там, где он проходил, и примитивно вооруженной железными дубинками, был готов действовать под началом короля Дании, но наотрез отказался подчиняться Мансфельду. Таким образом обозначились три отдельные операции, поскольку выступление общими силами привело бы только к ссорам; а кроме того, раздельное наступление с большей вероятностью сумело бы расколоть соединенные армии противника. Мансфельду предстояло вторгнуться в епископство Магдебург – главную ставку Валленштейна, тем самым отвлечь на себя огонь, по возможности обойти его и направиться в Силезию, где к нему обещал присоединиться Габор Бетлен. Христиан Брауншвейгский должен был, избегая аванпостов Тилли, двигаться в Гессен, где убедить ландграфа Морица подняться за протестантов и ударить по Тилли с тыла, в то время как Кристиан IV Датский, продвигаясь по Везеру, нанес бы ему лобовой удар по фронту.
Атака Христиана Брауншвейгского полностью провалилась. Изнуренный уже к 28 годам, потеряв репутацию и состояние, измученный болезнью, он все-таки заставил свое оборванное войско перейти границу Гессена, но лишь обнаружил, что ландграф, не имевший ни армии, ни ресурсов, уже приговоренный к потере своих поместий и страшно напуганный тем, что решение императора может вступить в силу, не желал иметь никаких дел с прожектами датского короля. Совершенно пав духом, Христиан отступил к Вольфенбюттелю, где и скончался 16 июня 1626 года. Как рассказывали католики, его постигла смерть Ирода: его внутренности были изъедены огромным червем.
Мансфельд тоже не добился особого успеха. Проинформированный о его продвижении, Валленштейн выступил с большим контингентом войск к Дессау, что на Эльбе, где, по его сведению, должна была переправляться через реку протестантская армия и где 25 апреля 1626 года действительно появился Мансфельд с 12 тысячами солдат. Для обоих командующих многое зависело от исхода того дня; Мансфельд, матерый вояка, чье невезение вошло в поговорку в Европе, рассчитывал блестящей переправой через Эльбу вернуть себе былую репутацию. Валленштейну, пока еще новичку в деле руководства наемническими войсками, лишь предстояло завоевать себе славу. В прошлом году он промешкал с походом на север и прибыл на место слишком поздно, чтобы показать, чего стоит; с тех пор в Вене ходили разговоры, что он – пустой хвастун, который обходится непозволительно дорого и не стоит благосклонности императора, никчемный солдат и опасный подданный. Кое-кто хотел отстранить его от командования войсками, которые он же и собрал, и передать его пост опытному итальянскому профессионалу Рамбольда Коллальто. Даже в рядах его армии находились офицеры, которые записывали случайно оброненные им слова и посылали их в Вену со своими собственными объяснениями, – так, по крайней мере, поступил полковник Альдрингер из Лотарингии. Столкновение на мосту у Дессау было для Валленштейна не просто обороной Эльбы; в ней на кону стояла сама его репутация.
