Мансфельд совершил роковую ошибку, недооценив противника. Штурмуя мост у Дессау, он не осознавал, что имеет дело с человеком, у которого недостаток опыта компенсируется обстоятельностью. Имея наилучшую артиллерию, какой еще не видели на войне, расположив войска таким образом, чтобы скрыть их реальную численность, Валленштейн превратил мост Дессау в смертельную западню, и Мансфельд, положившись на опыт своих солдат и мощный натиск массированных атак, ночью был вынужден отступить, оставив треть своей армии (4 тысячи из 12 тысяч) лежать на поле боя под огнем Валленштейна.
«Господь привел разбить Мансфельда наголову», – писал Валленштейн императору. Несколько дней спустя он обвинил и отчитал Альдрингера за доносы в Вену, а на прощание едко обозвал растерянного полковника «чернильной крысой». Эта насмешка задела за живое человека, который до того, как стать офицером, служил секретарем и всего добился сам: небрежные слова, брошенные в гневе, которые Альдрингер припомнит, когда о них забудет Валленштейн.
Отрезанный от Кристиана IV Датского на другом берегу Эльбы, Мансфельд повернул на северо-восток к нейтральному и беззащитному Бранденбургу, послал офицеров восполнить потери за счет вербовки новых солдат и стал ждать известий от Габора Бетлена. Злой, подавленный, больной, но упорно идущий к цели, он планировал двинуться по Одеру в Силезию, как только его силы в достаточной мере восстановятся.
Триумфы на севере не только спасли репутацию Валленштейна. Они подсказали Брюсселю план, который назревал уже давно. Это была идея создать на Балтике не менее чем военно-морскую базу для испанского флота, чтобы с ее помощью одновременно ударить по голландцам с двух сторон. 1 июля фламандский посланник в Дудерштадте встретился с обоими военачальниками и предложил им финансовую и военную помощь Испании, если они займут Любек. Тилли и Валленштейн пожали плечами. По их словам, предприятие слишком рискованное и не стоит того. С учетом тогдашней ситуации в Северной Германии, они, конечно же, были правы, и посланник отправился восвояси, так ничего не добившись. Но Валленштейн не забыл их разговора. Плоды встречи в Дудерштадте зрели медленно.
Между тем стали поступать тревожные сообщения о передвижениях Мансфельда: к концу июля он собрал достаточно новобранцев, чтобы пересечь границу Силезии, и постепенно двигался на юг на соединение с Габором Бетленом. В начале августа Валленштейн, предоставив Тилли одному разбираться с Кристианом IV Датским, отправился в погоню за Мансфельдом. Судьбоносное разделение сил дало датскому королю возможность, которой он дожидался все лето. Покинув базу в Брауншвейгском герцогстве, он двинулся на юг к Тюрингии, намереваясь пройти между разъединенными армиями неприятеля и ударить в самое сердце незащищенной Южной Германии.
Проинформированный о его наступлении, Тилли послал за Валленштейном, и вскоре Кристиан IV узнал, что на него идет Тилли с полученным от Валленштейна подкреплением в 8 тысяч человек. Кристиан IV развернулся и поспешил назад на свою базу в Брауншвейге (Брауншвайге). 24, 25 и 26 августа арьергард его армии удерживал дорогу, отбивая атаки быстро подходящих войск противника с незначительными потерями. Однако 27 августа он понял, что не сможет преодолеть оставшиеся 30 с лишним километров до Вольфенбюттеля без тяжелых потерь, и, заняв позиции по другую сторону дороги близ укрепленного селения Луттер (Луттер-ам-Баренберге), приготовился дать бой наступающему неприятелю. Леса и некоторая неровность ландшафта давали ему небольшое преимущество. Он расставил 20 (или 22) своих пушек там, где они могли обстреливать дорогу, а большое число мушкетеров разрозненно расположил за деревьями и изгородями, через которые должен был проходить враг. У него было на несколько сот больше всадников, но пехота уступала противнику в численности и бежала перед решительным натиском Тилли. Кавалерия справилась лучше, и сам король, скорее безрассудный, чем одаренный военачальник, трижды сплачивал свои дрогнувшие ряды для сопротивления врагу, но захват артиллерии лишил его всяких надежд на победу. Часть кавалерии пыталась держаться у местного замка, но без поддержки основной части армии, вместе с которой и сам Кристиан IV бежал с поля боя, тем же вечером сдалась. По некоторым оценкам, датская сторона потеряла пленными 2500 человек, а убитыми – 6 тысяч. Кристиан IV потерял около половины своей армии и всю артиллерию, а сам чудом сохранил жизнь и свободу, ибо в своей безрассудной отваге попал в окружение, лошадь пала под ним, и он спасся лишь ценой жизни одного из своих командиров.
Бессмысленно было пытаться удержать район вокруг Вольфенбюттеля. Соседние правители уже бросились в объятия Тилли с заверениями в верности, ненадежные союзники покинули Кристиана IV, так что у него не осталось никого, кроме собственного сына и двух герцогов Мекленбургских. У него не было иного выбора, кроме как отступить на север к побережью и обосноваться на зимних квартирах в Штаде, на равнине юго-западнее устья Эльбы.
Христиан Брауншвейгский мертв. Кристиан IV Датский разбит под Луттером. От армии Мансфельда в Силезии никакой пользы, ибо полководец поссорился с заместителем, из-за чего их совместные действия стали невозможны. Габор Бетлен, внезапно постарев и устав, вступил в мирные переговоры с императором. Брошенный союзниками, разругавшись с соратниками, Мансфельд оставил квартиры в Силезии с горсткой сторонников и холодной осенью 1626 года направился на юго-запад к далматскому побережью. Куда он стремился в этом последнем походе, каковы были его планы, никто не знал. Одни говорили, что он пошел за помощью к венецианцам, другие – что к туркам. Да, разрозненные турецкие войска присоединялись к его армии, хотя и с одной только целью – пограбить. Его последние дни окружены тайнами и легендами, но где-то на пути к далматскому побережью, среди гор у Сараево, он испустил дух, оставив соратников на голодную смерть или плен. Ходили ложные слухи, что его отравили турки, и другие, возможно более правдивые, о том, что с последним усилием тела и души он подозвал к себе двух товарищей и, тяжело оперевшись на плечи обоих, с трудом поднялся на ноги, чтобы умереть стоя, как подобает воину и дворянину, – непокорный и бесплодный жест, который положил конец его столь же непокорной и бесплодной жизни (1580–1626)
[49].
3
В 1625–1626 годах мир стал свидетелем взлета и падения европейского движения против династии Габсбургов. В то же время произошел взлет и падение значительно более важного и трагического движения на их наследственных землях. Крестьяне Верхней Австрии, на которых легла тяжесть уплаты императорских долгов, пять лет находились под пятой Максимилиана Баварского, самого взыскательного хозяина. Под его руководством обеспечивалось строгое соблюдение масштабных религиозных эдиктов императора. Всех протестантских священников и учителей изгнали под страхом кары вплоть до смертной казни, запрещалось учить детей и посещать протестантские церкви за пределами Баварии. В государственные чиновники брали только католиков; посещение церкви и пост стали обязательными, все торговые лавки и рынки закрывались на время богослужений, все имущество, когда-либо отнятое у церкви, надлежало вернуть, а все протестантские книги – выбросить. Даже исконному дворянству, которое требовало к себе особого отношения и якобы получило его, дали одну лишь пустую привилегию называться протестантами без права исповедовать свою веру или наставлять в ней детей.
