После вторжения датского короля тогдашний администратор Христиан Вильгельм, маркграф Бранденбургский, сразу же заключил с ним открытый союз. Вынужденный покинуть епископство с приближением Валленштейна, он бежал за помощью к королю Швеции, а брошенные им подчиненные, которые желали только мира, выбрали на его место сына нейтрального курфюрста Саксонского. Но было слишком поздно, ибо император уже объявил, что секвестрирует епископство в пользу своего сына Леопольда. От этого, сказал Фердинанд, «зависит спасение и счастье многих тысяч душ, не говоря уже о покое и благе нашего дома, всего государства, святой католической церкви и истинной веры». Если бы императору удалось настоять на своем, то спасение и счастье многих тысяч душ также зависело бы от духовного руководства двенадцатилетнего мальчика, которого приводила в ужас перспектива стать священнослужителем.
Валленштейн был готов захватить Магдебург для юного эрцгерцога, его войска держали в кулаке всю Северную Германию, и в таких-то обстоятельствах Фердинанд и направил черновой проект эдикта о реституции Максимилиану Баварскому и Иоганну-Георгу Саксонскому. Это был вызов конституционалистам, и католическим, и протестантским, но вызов беспроигрышный. Иоганн-Георг не мог возразить из-за риска поссориться с Фердинандом, а для этого он был слишком слаб; Максимилиан не мог выступить против, не поставив под угрозу свое положение вождя католиков, которое он так тщательно выстраивал. Мало-помалу Фердинанд вынуждал скрытых противников либо отказаться от вражды с ним, либо выступить в открытую.
Решительно ухватившись за одну и ту же соломинку, оба курфюрста потребовали созвать рейхстаг для обсуждения этого вопроса. Фердинанд заявил, что «раны церкви не могут дожидаться, пока их исцелит рейхстаг», и 6 марта 1629 года обнародовал перед беззащитной Германией свой Эдикт о реституции.
Это был документ, составленный доскональнейшим образом. Первым делом он отказывал кальвинистам в законном существовании. Во-вторых, лишал протестантов права покупать церковные земли, поскольку церковные земли являются неотчуждаемой собственностью и по закону не подлежат продаже. То есть должны были пострадать даже те, кто честно приобрел отобранные церковные земли. В-третьих, и это был самый важный пункт, эдикт объявлял недействительными все предыдущие юридические решения в отношении церковных земель, утверждая таким образом личное право императора изменять законы и постановления судов по собственной воле. Кроме того, комиссары получили указание разъяснять доктрину имперского абсолютизма всякому, кто посмеет жаловаться на то, что эдикт не одобрен рейхстагом.
Фердинанд проигнорировал гневную реакцию административных кругов Швабии и Франконии, где по эдикту огромная доля земли должна была перейти в другие руки; на пространный и весьма конституционный протест курфюрста Саксонского он отреагировал лишь из вежливости, прислав на него почти такой же пространный и такой же запутанный ответ. Однако Фердинанд поторопился умиротворить Максимилиана, воспользовался случаем и предложил ему Ферден и Минден для родственников сразу, как только эрцгерцог Леопольд получит Магдебург, Хальберштадт и Бремен. Но успокоить Максимилиана было не так-то просто, когда права собственности всех германских князей оказались под угрозой, а император открыто навязывал свою волю мечом – мечом Валленштейна.
Солдаты хлынули в Хальберштадтское епископство, а герцога Вольфенбюттельского, уже задолжавшего военных контрибуций на сумму, которая превышала рыночную стоимость всех его владений, должны были насильственно лишить около трети территории, незаконно узурпированной у церкви; в Вюртемберге войска уже захватили четырнадцать монастырей.
Фердинанд весьма хитроумно использовал армию Валленштейна для исполнения эдикта, ведь он мог сослаться на то, что полководец способствует восстановлению церкви в оправдание его власти. Не хочет же Католическая лига препятствовать делу истинной веры, нападая на ее самого могущественного поборника? Так или иначе, а членов Католической лиги больше волновали их собственные княжеские права, и в декабре 1629 года они потребовали решительно сократить армию Валленштейна. Тот факт, что они явным образом не настаивали на отставке военачальника, видимо, объясняется одним из тех резких разворотов, которые были неприятной чертой политики Максимилиана; в тот момент он, как видно, хотел армию сократить, а командира оставить. На самом же деле он не добился ни того ни другого, поскольку Фердинанд изворотливым приказом запретил Валленштейну формировать новые полки, но разрешал увеличивать старые, и тот беспрепятственно продолжал вербовать солдат.
Все это время Фердинанд камень за камнем выстраивал свое могущество, но не за счет своих сил, а за счет слабости своего народа. Чем подчиняться Эдикту о реституции, клокотали протестантские памфлетисты, «немцам лучше отказаться от всяких законов и обычаев и вернуть страну во времена дикости». Гневные листовки, популярные песни, официальные протесты – они выходили сотнями, но никто активно не противодействовал.
Со времен знаменитого «Аугсбургского исповедания» город Аугсбург приобрел особую важность, которая делала его почти священным городом для лютеран. Нападение на него могло пробудить в империи новый дух сопротивления. Хотя так называемое Аугсбургское католическое епископство никуда не девалось, сам город, в отличие от Магдебурга и Хальберштадта, был независимым от епископа вольным городом. Из-за такого разделения горожане исповедовали религию по собственному выбору, а епископ пребывал у себя в резиденции за пределами вольной территории и управлял епископальными землями.
Когда Валленштейн приводил в исполнение Эдикт о реституции в Магдебурге, он действовал, по крайней мере отчасти, в рамках закона. В самом эдикте не содержалось конкретных нарушений конституции, а лишь противоречие традиции. Магдебург был епископальным, а не вольным городом. С Аугсбургом дело обстояло совершенно иначе, поскольку никто еще не оспаривал прав вольного города, не поплатившись за это. Фердинанду достаточно было вспомнить, что случилось 20 лет назад, когда императорское постановление нарушило права Донауверта, мелкого, незначительного городка. Но Фердинанд еще никогда не останавливался перед опасной задачей. Бросить вызов и покорить Аугсбург – это стоило риска: так он испытал бы силу вольных городов и истинную мощь протестантской оппозиции, если таковая имеется.
8 августа 1629 года после предварительных переговоров с муниципалитетом протестантская вера была полностью запрещена, а ее служители – высланы из города. Аугсбург пал без единого взмаха меча или выстрела. В изгнание отправились 8 тысяч горожан, среди них был и старый Элиас Холль, который 30 лет прослужил зодчим и каменщиком, а недавно закончил строительство ратуши, величайшей гордости бюргеров. Она возвышается и по сей день, серая и монументальная, как памятник той забытой Германии, которую разрушила Тридцатилетняя война.
Велико было возмущение протестантов, но никто не пошевелил и пальцем, кроме Иоанна-Георгия Саксонского, который отправил свое обычное послание с возвышенным протестом. Причина ясна: у Германии не осталось ни смелости, ни надежды.
5
В пределах империи Фердинанд никогда еще не был сильнее; он обрел такую власть, какой не было ни у кого со времен Карла V, власть, которая со временем и при должном умении могла бы лечь в основу возрожденного, воссоединенного германского государства с ограниченными правами князей и господством габсбургского абсолютизма и католической церкви.
