Густав II Адольф с самого раннего детства воспитывался как будущий король и еще до того, как научился стоять на ногах, играл в кабинете отца, пока тот занимался государственными делами. В 6 лет он сопровождал армию в походе, в десять заседал в совете и имел право высказывать свое мнение, а подростком уже самостоятельно принимал послов. Он знал десяток языков, интересовался науками, хотя, может статься, и поверхностно, и увлекался практической философией; повсюду с собой он носил томик Гроция.
Считая Ришелье и Максимилиана Баварского, одного из самых знаменитых князей среди современников, Густав II Адольф был самым успешным администратором в Европе. За девятнадцать лет деятельного правления – он правил по-королевски и на словах, и на деле с семнадцатилетнего возраста – он упрочил финансовое положение Швеции, централизовал правосудие, наладил помощь неимущим, больницы, почтовые службы, образование, разработал тщательно продуманную и эффективную систему воинского призыва и решил проблему праздного и честолюбивого дворянства, создав риддархус – дворянское собрание, которое правило Швецией, но отвечало перед короной. Его ни в каком смысле нельзя было назвать королем-демократом; его политическая теория основывалась на аристократии, но, пока он держал дворянство в узде своей уверенной рукой, полтора миллиона человек в Швеции и Финляндии имели возможность жить при одном из самых мягких режимов Европы. Вдобавок Густав II Адольф поощрял торговлю и разрабатывал природные ресурсы своей страны, особенно ее минеральные богатства. Швеции хватало собственного сырья для производства вооружений, и они не пропадали даром: с тех пор, как король вступил на престол, едва ли прошел хоть единый год без войны. Учитывая все это, стоит ли удивляться тому, что шведское сословное собрание в 1629 году единогласно проголосовало за выделение субсидий на трехлетнюю войну в Германии.
К военным делам Густав II Адольф подходил с тем же неугомонным и предприимчивым умом, с которым подходил и к мирным. Восхищаясь Морицем Оранским, он развил его тактические приемы, добившись максимальной мобильности и эффективности от своих войск. Он выписал голландских профессионалов, которые обучили его людей применять артиллерию и вести осаду, и лично участвовал в опытах по созданию легких и мобильных артиллерийских орудий. Однако его так называемые «кожаные пушки» показали себя не лучшим образом, и в основном он полагался на скорострельные четырехфунтовки, достаточно легкие для того, чтобы их могли передвигать одна лошадь или три человека.
Подобно всем великим вождям, Густав II Адольф верил в себя и в дело, которое отстаивал. Не раз в критические моменты он провозглашал свою непоколебимую уверенность в том, что Бог на его стороне. Короля воспитывали как лютеранина, но его терпимость к кальвинистам часто казалась подозрительной его подданным и союзникам. Тем не менее шведский король был убежден в исключительной правоте своего веротерпимого протестантизма и не представлял себе, как можно силой принудить человека изменить религию. И все-таки он был терпим хотя бы в том смысле, что, презирая тех, кого принудили обратиться в иную веру, он сам не опускался до подобных методов и позволял побежденным упорствовать в их заблуждениях независимо от религиозной принадлежности.
Густав II Адольф был блестящим руководителем, опытным военачальником, бесстрашным, решительным, импульсивным; но одни только эти качества не объясняют ту власть, которой он обладал над современниками. Причины, скорее всего, заключались в его образе мысли, в той поразительной уверенности в себе, которая гипнотизировала не только его сторонников, но и тех, кто его никогда не видел. Одному итальянскому солдату в армии Густава II Адольфа, кондотьеру без родины, без веры, которая бы внушила ему любовь к шведскому королю, заплатили, чтобы его убить. Несколько раз ему представлялся случай, и он поднимал пистолет и прицеливался, но так и не смог выстрелить; глядя на короля, он чувствовал, что его сердце наливается свинцом и рука отказывает ему. Неужели судьба действительно наделила короля мистическими доспехами или это его огромная уверенность, действуя на окружающих, придавала ему такую силу? «Он думает, что корабль, на котором он плывет, не может утонуть» – таков был секрет короля, его откровение, вдохновенный эгоцентризм пророка.
Ближайшим другом короля был его седеющий, скупой на слова, ученый канцлер Аксель Оксеншерна, и только от него шведский монарх принимал советы и упреки. Густаву II Адольфу была свойственна импульсивная горячность гения, Оксеншерну как человека дела отличала трезвость ума; он превосходно умел переводить головокружительные концепции своего господина на язык фактов. «Если мы все будем так же холодны, как вы, мы замерзнем», – однажды отчитал его король. «Если мы все будем так же горячи, как ваше величество, – отвечал Оксеншерна, – мы сгорим».
Канцлеру требовалось нечто большее, чем двенадцатилетняя разница в возрасте, чтобы приобрести свою необычайную власть над королем; в чем-то он имел равные способности со своим господином, а в чем-то дополнял его; он обладал той же громадной энергией, той же быстротой мысли и гибкостью ума, той же или даже большей твердостью памяти и организаторским даром. Оба они отличались одинаково железным здоровьем, что было немаловажно в те времена постоянных опасностей и неразвитой медицины. Оксеншерна, например, мог похвастаться способностью крепко спать даже посреди тревог и угроз. Лишь дважды, по его словам, ему не спалось из-за политических осложнений, и оба раза во время войны в Германии.
Если Оксеншерна и не производил впечатления такой же властной личности, как его король, то только потому, что его гений был менее агрессивен; он был прирожденным дипломатом, любезным, но скрытным, расчетливым, но по сути честным, его невозможно было перехитрить, но трудно было ненавидеть. Он знал немецкий и французский языки, особенно французский, которым владел с поразительной беглостью и никогда не упускал тонких двусмысленностей, к которым порой прибегали французские дипломаты. Несмотря на блестящую дипломатию и эффективное правительство как до, так и после смерти короля, он так и не нашел способа применить на деле все свои гуманистические таланты. В своем мировоззрении и интересах он предстает гораздо более цивилизованным и великодушным человеком, нежели сам король: самоотверженный, преданный, доброжелательный в личных отношениях, способный на глубокую привязанность, мечтающий поднять шведскую культуру и облегчить жизнь подданных – таков был человек, чья главная роль в европейской истории заключается в том, что благодаря ему война в Германии продолжалась еще 16 лет. Нельзя отрицать того, что и в мирное, и в военное время он проделал огромный труд по государственному управлению страной, но все его мирные свершения лишь ярче подчеркивают, сколь много потеряла Швеция и Европа из-за того, что такие люди, как он, должны были тратить силы на организацию массового убийства. И в конце концов, как ни прославились бы шведский монарх и его полководцы, какой бы толчок к развитию ни получила шведская торговля, даже в Швеции вред перевесил пользу, поскольку честолюбие военных ослабило центральную власть, лишения истощили народ, а территориальные приобретения оказались неоправданными. Оксеншерна все свои силы отдал на службу государству и королю, но беда в том, что и они, и сам его век требовали от него служить неправому делу.
