Католические князья собрались во Франкфурте-на-Майне для бессмысленного обсуждения Эдикта о реституции, на которое отказались явиться протестантские курфюрсты. Ранним утром 14 октября епископ Вюрцбургский разбудил город печальным известием о том, что он бежал от захватчика, и делегаты тут же разъехались самым постыдным образом. 11 ноября Густав II Адольф взял Ханау, 22 ноября – Ашаффенбург, 27 ноября вошел во Франкфурт-на-Майне, центр конституционалистов Священной Римской империи. Сюда он вызвал своего канцлера Акселя Оксеншерну, чтобы управлять завоеванными землями.
Теперь шведский король приближался к стране, на протяжении 10 лет оккупированной испанскими гарнизонами, но он боялся испанского короля не больше, а то и меньше, чем императора. В Хехсте к нему присоединился ландграф Вильгельм Гессен-Кассельский с подкреплениями, с которым Густав II Адольф перешел через Рейн и направился к Гейдельбергу (Хайдельбергу). Однако приближалась зима, и шведы повсюду встречали надежные гарнизоны, поэтому Густав II Адольф повернул назад, предоставив своему союзнику, молодому герцогу Бернгарду Саксен-Веймарскому, возможность заслужить себе славу взятием Мангейма. Сам же он за пять дней до Рождества занял Майнц; курфюрст бежал, испанский гарнизон сдался перед численно превосходящим противником.
На всем победном пути протестанты встречали шведского короля с ликованием, а все остальные – с благодарностью, по мере того как расходилась молва о том, какая дисциплина царит в его войсках. На улицах в Швайнфурте перед ним рассыпали тростник и вывешивали флаги в окнах, и «повсюду, куда бы он ни шел, его обожали, как Бога, спустившегося с небес». Одного за другим, когда легко, а когда и с трудом, шведский король заставлял немецких князей забывать о верности императору. К Рождеству у него в армии служили герцоги Вильгельм и Бернгард Саксен-Веймарские, его союзниками по оружию стали ландграф Гессен-Кассельский и герцог Брауншвейг-Люнебургский, ландграф Гессен-Дармштадтский, регент Вюртемберга, а также он взял под защиту маркграфов Ансбаха и Байрейта, вольный город Нюрнберг и Франконский округ. Герцоги Мекленбургские давно были на его стороне, а в Гааге готовился присоединиться к армии шведов и их союзников Фридрих Чешский.
В империи у Густава II Адольфа было теперь семь армий и почти 80 тысяч человек. На Рейне у него под личным командованием находилось 15 тысяч солдат, во Франконии – 8 тысяч под началом маршала Горна, в Гессене – 8 тысяч, в Мекленбурге – 4 тысячи, в Нижнесаксонском округе – 13 тысяч, в районе Магдебурга – 12 тысяч, в Саксен-Веймаре – 4 тысячи, остальные стояли в гарнизонах по всей стране. Густав II Адольф намеревался за зиму собрать еще 120 тысяч человек, из которых почти 9 тысяч должны были прибыть из Швеции. Благодаря завоеваниям набрать и прокормить столь огромную армию было сравнительно нетрудно.
Имя короля то с радостью, то со страхом произносили во всех уголках Германии; за него молились в тысячах церквей, народная молва придумала ему сотню прозвищ: Золотой Король, Северный Лев, Илия или Гедеон (в честь библейских героев), Полуночный Лев. Зимой ожидался приезд королевы, его супруги, и в ее честь Густав II Адольф запечатлел в кирпичной кладке фортификаций, которые возводил в Майнце, начальные буквы ее имени – Мария-Элеонора-Регина. Она прибыла к нему в Ханау 22 января 1632 года; высокая, красивая, стройная женщина при всей честной кампании обняла завоевателя за шею и сказала: «Теперь ты мой пленник».
6
В Вене под моросящим дождем процессия кающихся молила Бога отвратить свой гнев; среди них пешком по грязи шел сам император, и вода стекала ему за воротник. Но Бог не прислушался к его молитвам. На обращения к Риму он получил лишь тот холодный ответ, что папа не считает войну религиозной. Письма в Мадрид подтвердили только известную истину: что резервы Испании, по меньшей мере на данный момент, исчерпаны. Посольство, отправленное в Варшаву, получило такой же бесполезный ответ
[67].
Фердинанду, вынужденному справляться собственными силами, не осталось ничего иного, кроме как снова обратиться к Валленштейну. Друзья полководца уговаривали императора призвать его еще с прошлой весны, но первое время император колебался, разрываясь между желанием и необходимостью. Его собственный сын, младший Фердинанд II, упрашивал отца сделать его главнокомандующим, но даже любящий отец не мог не понимать, что его назначение не решит финансовых проблем. Кормить, одевать и оплачивать войска мог лишь тот человек, за счет чьих средств они кормились, одевались и оплачивались раньше. Трижды с ноября по декабрь 1631 года император в письмах просил Валленштейна вернуться; последний раз он даже написал письмо собственноручно от первой до последней строчки. В декабре он отправил к Валленштейну посольство, и не столько для того, чтобы выдвигать условия, сколько чтобы выяснить, какие условия предложит сам полководец. Лишь в канун нового года Валленштейн поддался на уговоры, а потом всего только пообещал собрать новую армию к следующему марту, но не обязался затем ни платить ей жалованье, ни возглавить ее.
Испанцы на Рейне находились даже в еще более опасном положении, чем Фердинанд II в Вене. Они потеряли Майнц и Мангейм, войска в оставшихся гарнизонах не получали жалованья, бунтовали и голодали, поскольку земли, откуда им поступало содержание, были захвачены наступающими протестантами, а в довершение всего швейцарцы по совету Густава II Адольфа закрыли проходы и перевалы, голландцы предложили ему субсидии на следующий год, а на левом берегу Рейна французы угрожающе двинулись вперед без всякого объявления войны.
Предлог им подал Карл Лотарингский. Этот безрассудный и беспринципный молодой человек, тесно связанный интересами с Габсбургами, высматривал удобный случай навредить Бурбонам. В 1631 году неудачные интриги королевы-матери против Ришелье закончились полным утверждением власти кардинала и бегством вдовствующей королевы в Брюссель, в то время как ее младший сын Гастон Орлеанский бежал в Лотарингию. Смысл этого бегства был ясен; недовольные предпочли отдаться на милость Габсбургов и их союзников в ущерб собственной династии. Карл Лотарингский, побуждаемый и Брюсселем, и Веной, с радостью протянул им руку помощи. При первых новостях из Брейтенфельда даже Максимилиан Баварский в панике прибавил свои настоятельные просьбы. Но герцог скорее был оптимистичным, чем надежным союзником. 3 января 1632 года он бросил вызов Ришелье и посеял семена непреходящего раздора, выдав свою сестру Маргариту за, видимо, влюбленного в нее Гастона; однако у толстяка герцога Орлеанского страх был сильнее любви, и, когда французская армия приблизилась к Нанси, он бросил свою молодую жену в первую же брачную ночь и сбежал в Брюссель. 6 января герцог Лотарингский, не имея достаточных сил, чтобы справиться с вторжением, сдал свои крепости на границе и подписал позорный мир в Вике. Его преждевременное вмешательство лишь позволило Густаву II Адольфу и Ришелье зажать испанские гарнизоны на Рейне между своими армиями.
Хуже того, курфюрсты Трира и Кёльна, два оставшихся католических князя на Рейне, решили спасти свои шкуры, безоговорочно сдавшись на милость Франции. Кёльнский курфюрст пошел еще дальше и отказался пропустить войска, которые направлялись для усиления испанских Нидерландов.
