Уже через час, вымытый, в чистой одежде псковчанин сидел в каюте кеча и восстанавливал потраченные нервы медовухой, слушая анекдоты, рассказываемые дядей самолвинской княжны. Не каждый день тебе зачитывают смертный приговор, может, оттого и шла медуха как кисель. Настоящий же Саелас отсыпался в своей каморке, положив под голову относительно новую рубаху, холщовые штаны и почти не ношенные карбатины. Пустая фляга валялась рядом, а девица легкого поведения давно уже убежала. Золотарю снились сны, где он гулял по полю, усеянному цветами, вдыхая ароматы медовицы и чабреца, недоступные ему в настоящей жизни. Травма головы, полученная в детстве, лишила его обоняния. Видение было прекрасно, и Саелас улыбался, шмыгая носом во сне.
Глава 2. Венгерское золото
Местность, где Серебрянка вливается в Сож, когда-то лежала нетронутой. Одна бескрайняя пуща, принявшая в себя крохотные озерца посреди тысяч болот, которые незаметно, год за годом, заволакивала трясина. Прошли столетия, перед тем как стал наступать лес. Сперва появились карликовые сосенки, которые с трудом удерживались на кочках в трясине. Они появлялись и исчезали, но постепенно болото крепло, высыхало, и вскоре могучие еловые исполины стали править в этой земле. А потом пришли люди и внесли свою лепту. Высокие деревья превратились в крепкие дома, а на освободившихся землях заколосились рожь. Не зря старики утверждают, что всему свое время; вот и здесь настало время перемен, потому как истинное дитя природы ― человек, не может довольствоваться только прошлым. В деревне Свиртила стоял колокольный перезвон. По случаю открытия нового храма из Смоленска прибыл сам Ермоген, прихвативший с собой церковный хор и знаменитого на все княжество звонаря Герасима. Помимо представителей церкви, в качестве приглашенных гостей присутствовали: Рысенок, Савелий и парочка бояр, ближайших соседей по реке. Рота почетного караула отряда «Меркурий» выстроилась в две шеренги по обе стороны от красной ковровой дорожки, воздвигнув из копий с флажками арку, под которой проследовал Ермоген со священнослужителями. В этот момент грянул хор, под аккомпанемент двенадцати колоколов. Пели «Славься».
Славься, славься, родная земля!
Славься, святая Отчизна моя!
Да будет во веки веков сильна
Любимая наша родная страна.
Славься, славься из рода в род
Славься великий наш русский народ
Врагов, посягнувших на край родной,
Рази беспощадно могучей рукой.
Слава, слава героям бойцам,
Родины нашей отважным сынам.
Кто кровь за Отчизну свою прольет,
Того никогда не забудет народ
Славься, славься, родная земля!
Славься, святая Отчизна моя!
Да будет во веки веков сильна
Любимая наша родная страна.
Ура! Ура! Ура!
По окончании гимна почетный караул поставил копья вертикально, четко развернулся и сделал три шага в разные от дорожки стороны, под барабанную дробь. Как только барабан замолк, витязи повернули направо, стукнули древками копий о мощенный камнем двор и промаршировали к воротам церкви. На этом светская часть мероприятия была закончена. Ермоген освятил храм, отслужил молебен и уединился в келье, дабы отдохнуть от трудов праведных и переодеть облачение. По протоколу ему еще предстояло встретиться с воинами, посетить общую столовую и казарму, после чего путь лежал в хорошо известное ему место, крепость у камня, где его поджидал византиец. Спустя полчаса в дверь кельи постучал Иннокентий и, дождавшись разрешения войти, известил смоленского епископа, что меркурьевцы собрались.
Выйдя за ворота храма, священники три раза перекрестились на крест купола, поклонились и сели в крытую повозку, чем-то напоминающую фиакр девятнадцатого столетия, любезно предоставленную Евстафием.
– С возрастом начинаешь ценить комфорт, Иннокентий, ― с упреком самому себе сказал Ермоген. ― А ведь совсем недавно я мог за день пройти два десятка верст, и краюха хлеба с засохшей луковицей были для меня даром Божьим.
– Времена меняются, а с ними и люди.
– Наверно, ты прав. Но знаешь, я счастлив. Посмотри вокруг, ― Ермоген отодвинул шторку, прикрывающую окошко, ― люди стали жить лучше, в каждом доме печь, на Пасху из этой деревни доставили шесть сотен яиц. У каждой семьи большой огород, а их поля? Ты видел, какие у них поля?
– К великому сожалению, это только здесь. В остальных местах гораздо хуже. Люди теряют веру, снова собираются по лесам, возрождают капища. Празднуют языческие праздники наравне с церковными.
– Знаю. Но это ― наша особенность. Должно пройти время. Поверь мне, более набожного народа ― нет на всем белом свете.
В этот момент возок остановился, кучер открыл дверцу и откинул лесенку. Епископ оказался во внутреннем дворике казармы. Прямоугольное здание из красного кирпича, деревянных надстроек, темно-бордовой черепичной крышей возвышалось на два этажа и выглядело одновременно красивым и каким-то по-военному мрачным. С правой и левой стороны к казарме примыкали конюшни, построенные как стороны трапеции, соединявшиеся с трехметровой стеной, правда, до конца не достроенной. Вход в казарму защищало крыльцо с крутым лестничным подъемом, не дававшее с ходу выбить дверь тараном, украшенное двумя флагами и иконой Георгия Победоносца. На вымощенной камнем площадке перед ступеньками стоял Свиртил, сверкая на солнце отполированными до блеска латами в окружении десяти командиров.
Ермоген перекрестил воинов, грозно взглянул на мужичка, в спешке убирающего строительный мусор у стены, поклонился иконе, еще раз сотворил крест и зашел в здание. Смотреть особо было нечего. Первый этаж состоял из длинного коридора и трех больших комнат, включавших в себя: кухню, столовую, оружейную. Две большие печи отапливали все помещение. Второй этаж был разделен на пять комнат, сообщающихся между собой также коридором, только, в отличие от нижнего этажа, выходящим на противоположную от двора сторону. Комнаты были оборудованы деревянными настилами, но судя по постельным принадлежностям, в казарме ночевало далеко не все воинство. Данная особенность от внимательного взгляда епископа не ускользнула, и он улыбнулся. Оно и понятно, пришлые литвины успели пережениться, следовательно, ночи проводили в своих семьях. Но не это обрадовало Ермогена, а то, что воины теперь были крепко привязаны к земле. Спустившись по второй лестнице через кухню, делегация оказалась в подвальном помещении. Здесь хранились запасы продовольствия с дежурившим у дверей мордастым котом. Зверюга был непонятной, серо-рыжей масти с короткими кисточками на кончиках ушей и слишком крупным, даже для вскормленного на сметане домашнего питомца. Но самое интересное, что рыжие пятна на спине отчетливо напоминали шестиконечный крест.
– А это кто? ― спросил Ермоген у Свиртила.
– Это? Да я не знаю, дети в лесу зимой нашли, сюда принесли. Теперь Е… ентот кот кладовую стережет.
Зверюга сверкнул глазами, подкрался к епископу, присел, обнюхал натертый жиром сапог и, лизнув его, прошмыгнул на выход. С кухни, куда он побежал, раздалось не то мурлыканье, не то рычание и голос стряпухи:
