Как человек со столь необычным отчеством, как Петр Галерович, стал Зефирычем?
Две причины. Первая – это ТЗ. А ТЗ – это единственное, что Зефирыч делает очень скрупулезно, и последнее, что Петр скрупулезно проверяет.
ТЗ – это техзадание, творожный зефир на сленге нашего офиса.
Вторая причина, породившая сленг, – он придумал рекламу для зефира, ее даже пытались крутить по ТВ, но цензура потом заметила в рекламе маленький косяк:
– Ты зефирчик скушай. Машеньку послушай. Что на губах он тает – Маша давно знает!
Скромный взрослый мужчина стоял в углу, а в центре комнаты на него хитро смотрела взрослая нимфетка, а потом между ними падал ОГРОМНЫЙ, воистину ОГРОМНЫЙ зефир.
Я лаял и бегал кругами по офису от счастья. Нам заплатили внушительный гонорар. А потом Петр Зефирыч сказал, что рекламу запретили, потому что мужчина в кадре в свое время отсидел за хищение государственного имущества.
Петр Зефирыч очень меня любил. Он всегда был предельно серьезен со мной, потому что боялся, что у говорящей собаки есть еще какие-то тайны в рукаве, которые он не хотел бы знать. Он вечно пытался вытянуть из меня огненное дыхание, телепатическое обоняние и прочую чушь, которую узнал, насмотревшись идиотских научно-популярных фильмов, которых стало очень много в девяностые.
После очередного фильма Зефирыч притащил в офис ловца снов. Офис у нас был небольшой – три комнаты и холл, и в последнем Петр повесил симулятор древнего индейского артефакта.
– Юстас. Давай иди сюда. Пляши и прыгай, словно увидел лучшие в мире коленки или самые блестящие новые покрышки! Сделай что-нибудь! Я знаю, я уверен, ты в курсе, как обращаться с такими шаманскими штуками. Я хочу настоящего духа и чтобы он на нас работал.
– Петр Галерович, он нужен для интенсификации обычных снов и призвания необычных. Я ничего не смогу сделать.
– Ага, так я тебе и поверил. Ладно. Сам попрыгаю и все узнаю.
Ловец провисел у нас полторы недели, а потом уборщица украла его себе домой и больше на работе не появлялась. Я точно уверен, что это была она.
Никогда не разговаривала и после утреннего обхода никогда не шла домой, садилась на кресло в холле и ждала. Чего – мы так и не узнали. Потом уходила на полчаса и убирала офис перед закрытием.
Она убиралась в офисе два раза в день и в пятичасовой перерыв между уборками просто сидела и ждала. И даже не поправляла платок, который ко второму часу сползал на глаза.
И если раньше на это никто не обращал внимания, то когда Зефирыч повесил ловца снов, уборщица преобразилась. Она бросала короткие взгляды на артефакт, пытаясь изобразить незаинтересованность.
– Это шо такое?
– Это ловец снов, Лидия Павловна.
Когда я ей ответил, она подпрыгнула!
– Уйди, нечистый!
– Ну, так почистите, вы же у нас за этим работаете.
Она посмотрела на меня. Интерес к ловцу снов был сильнее, чем страх перед неведомой зверушкой.
– А зачем сны ловить?
– Я откуда знаю. Возьмите себе такой же и попробуйте.
Это она подсадила Зефирыча на научпоп. Инопланетяне, теория заговора, сокровища индейцев. А когда я случайно обмолвился ей про Блека У, она посоветовала мне уринотерапию и прикладывание подорожника к задней стороне ушей. Это единственное, о чем мы с ней говорили за все время, что я с ней работал.
Зефирыч не расстроился, когда она ушла с ловцом снов. Он стоил копейки, а у Петра Галеровича был артефакт поинтересней. То есть я.
Когда он впервые назвал меня «артефаком», пропустив в середине слова букву, я втихую расслабился ему в ботинки, не позволяя уподоблять меня какой-то старинной бесполезности.
Он отомстил мне очень ловко.
– Юстас. Ты мне кое-что должен.
– Петр Галерович, вы все из-за ботинок обижаетесь?
Он купил мне три коробки зефира и сказал, чтобы я все это съел. Иначе он заставит меня придумывать к нему рекламу. Вспоминая рекламу Зефирыча, я понял, что с профессиональной точки зрения я не смогу сделать работу лучше.
Прошли годы с тех пор, как я не работаю на Петра Галеровича, а я до сих пор люто ненавижу зефир.
Даже сумасшедшие влюбляются. В контраст к сумасшествию их трагедии до боли банальные.
Но когда Петр Зефирыч обратился ко мне с этим заявлением, я бы даже не подумал, что оно связано с женщинами.
– Юстас, я решил, что из уважения к тебе я стану вегетарианцем.
– Петр Зефирыч, я не могу понять, о чем вы.
– Не хочу есть братьев моих меньших. Поэтому надо ограничить себя. Ограничения – это замечательно. И в силу того, что у нас весь офис в знак солидарности тоже перестанет есть мясо, я урезаю зарплату на двадцать процентов! Все «за», я ушел на обед.
С ним нельзя спорить. Платил он неплохо, но ровно из-за этих двадцати процентов мы с Максимом от него и не уходили. Надо было утихомирить нашего пузатого босса. Его лысина блестит ярче, когда он делает непотребства, и надо было убрать этот самодовольный блеск.
– Юстас.
– Да, Петр Галерыч.
– Убери за Матильдой.
Матильда – это наша кошка. У нее свой лоток в туалете.
– А почему я, а не уборщица?
– Она на каникулах.
– Но Петр Зефирыч.
– Юстас, это важно.
Почему я об этом рассказываю? Все просто.
Мы следили за Зефирычем. За всю неделю он ни разу не был в уборной.
То есть ни разу. Он вообще ни разу за две недели, когда появлялся в офисе, не выходил из своего кабинета. И он вообще не пил воду, потому что единственный бойлер был в общем зале.
Как сейчас помню, это был май. В офисе был сквозняк плохого настроения.
Зефирыч правда перестал есть мясо, как и обещал.
– Максим, как думаешь, можно стать вегетарианцем из уважения к своей собаке-подчиненному?
– Я думаю, все гораздо проще, Юстас.
– У него проблемы с пищеварением?
Мы всегда хорошо понимали друг друга.
– Да, Юстас. Его надо отвести к врачу.
– Интересно, куда он тратит 20 % нашей зарплаты, если уже две недели не может решить эту небольшую проблему?
Разговор предстоял очень сложный. Никто, кроме его верной собаки-подчиненного, не мог говорить с Петром о таких важных вещах.
Меня всегда окружали очень ранимые люди. И если Максим – ранимый рыцарь, то Зефирыч – это ранимый клоун.
