У офиса медсестры Конни целая толпа – крысята и их родители, танцоры помладше, администрация и мистер Лукас. Откуда-то выходит мистер К. и берет меня за руку, лицо у него хмурое и темное. Он сажает меня на стол. Медсестра приподнимает ошметки колготок, поворачивает лодыжку и изучает осколки.
Сжимаю зубы, но не могу не вздрагивать каждый раз, когда ее руки приближаются к моей стопе. Я знаю, что скоро мне будет еще больнее.
– Откуда это? Ты что-то сломала в своей комнате? Или в сумке? – спрашивает Конни, хотя уже знает ответ.
– Не знаю, – отвечаю сквозь сжатые зубы.
– Она была на занятии, – помогает Алек.
Мистер К. и медсестра Конни обмениваются взглядами.
– Мы оба знаем, что кто-то их подложил, – произносит мистер К.
Оба вздыхают. Пытаюсь сконцентрироваться на их лицах, но глаза закрываются сами собой. Я устала от этого всего.
– Дыши медленно и глубоко. Я проверю твой пульс. Закрой глаза. – Медсестра берет телефон и звонит в больницу. – Отвезем тебя в неотложку.
Она оставляет также сообщения для моих родителей и тети Лиа.
– Это обязательно? Может, просто подлатаете меня?
– Таков порядок. Я должна убедиться, что нет крупных повреждений ткани.
И потом до меня доходит. Все, ради чего я так много работала все эти годы, может закончиться здесь. Просто испариться из-за того, что эти злые девчонки потом назовут шуткой.
– Да-да, конечно, – вклинивается мистер К. – Алек, отнеси ее к фургону. И езжай с ней.
Медсестра Конни берет свою сумку и мою медицинскую карточку. Алек проносит меня по коридору перед всей школой. В этот раз я не пытаюсь вырваться. Здесь собрались все – смотрят, шепчутся и ждут. Закрываю глаза и прячу лицо у Алека на груди.
Мы погружаемся в фургон, и Алек принимается рисовать круги, сердца и треугольники на моей ладони. Меня это успокаивает.
Мы мчимся по авеню Колумба, и мне кажется, что на самом деле я сплю. Стараюсь не думать о том, что травма сделает с моей карьерой. По окнам бьет ветер. На небе собираются тучи. Плохое знамение. Весенняя гроза.
Стопа пульсирует. Сжимаю пальцы Алека в своих и сдаюсь на милость его добрых слов.
– Все будет хорошо, – шепчет он.
– Наши па… – бормочу я, но он только качает головой.
Не открываю глаза всю поездку. Ждать нам не приходится: медсестра провожает нас в отдельную комнату и задергивает занавеску. Алек помогает мне лечь.
– Алек, тебе придется подождать в коридоре, – просит Конни.
Он бросает на меня обеспокоенный взгляд и уходит. Входит другая медсестра.
– Как это случилось?
Я не могу ответить, а она продолжает бомбардировать меня вопросами. Я их не слышу. Конни передает ей мою книжку.
– Вот вся ее медицинская история и результаты последнего обследования.
Закрываю глаза и слышу, как Конни вводит вторую медсестру в курс дела. Не слушаю, как они обсуждают мое сердце. Новая медсестра осматривает мою ногу и проводит по ней чем-то ледяным.
– Глубокий вдох, – командует она.
Я делаю самый глубокий вдох в своей жизни, и она вынимает стекло из моей стопы.
Больше крови. Больше боли. Больше жара.
Смотрю вниз. Кровь повсюду, она сочится из нескольких глубоких ран на пятке – кажется, что меня порезало до самой кости. Похоже, это конец. А мама беспокоилась о сердце. Смогу ли я снова танцевать? Вопрос замирает на губах. Потому что на самом деле я не хочу знать ответ.
– Сейчас потеряет сознание, – предупреждает медсестра Конни. – У нее проблемы с сердцем.
Кто-то опускает мою голову мне между колен и приказывает дышать. На меня надевают кислородную маску. К пальцам пристегивают монитор. Он пищит безостановочно. Дико. Слишком быстро.
Медсестра неодобрительно цокает, глядя на показатели на экране. Конни замерла у стола, где больничная медсестра разложила то, что вытащили из моей ноги. Она надевает резиновые перчатки и поднимает что-то на свет. Морщит лоб.
– Хм, – бормочет медсестра Конни про себя. – Похоже на крошечные осколки стекла.
29. Бетт
После репетиции я остаюсь в студии. Коридоры пусты, все попрятались по своим комнатам после того, что случилось с Джиджи. А я не чувствовала себя настолько готовой к танцам с тех пор, как вывесили список весенних балетных ролей. И потому танцую. Балансирую на цыпочках, привыкаю к новой высоте.
На пуантах мне нет равных. Танцевать в балетных тапочках – одно дело, и такие, как Джиджи, могут не переживать за свою технику или особое отношение. И я все понимаю. Когда она танцует, то зрителям кажется, что они тоже на такое способны, – они чувствуют ее радость и видят, с какой легкостью Джиджи все вытворяет.
Пуанты такой свободы не дают. Для детской непосредственности не остается места, когда все зависит от того, насколько прямую линию образуют твои ноги.
Хватаюсь за станок и делаю несколько обычных упражнений, готовлю мышцы к неестественному положению, которое им предстоит поддерживать. Перед глазами мелькает окровавленная стопа Джиджи и алая-алая кровь. Я все еще слышу ее крики. Проворачиваю в голове все произошедшее и танцую еще усерднее.
Растворяюсь в вариациях. У всех нас слезали ногти, у всех бывали синяки, фиолетовые и желтые – настоящее современное искусство. Но после сегодняшнего… Ноги Джиджи такого не выдержат.
Выкладываюсь на полную. Считаю про себя ритм. Не хочу включать музыку – вдруг кто-нибудь заглянет? Не хочу видеть даже крысят. Только я и зеркало – и воспоминания о стекле и коже в моей голове.
Замечаю в отражении, что я улыбаюсь. С чего бы? Если меня кто-то сейчас увидит, то точно подумает, что я виновна. Меня и так наверняка подозревают. Особенно те, кто знает, что это я написала послание на зеркале и что за мной водятся и другие мелкие проделки.
Кто бы ни подложил стекло Джиджи в туфлю, он целился и в меня. Подставил меня намеренно. Прикидываю в голове возможных виновных. На первом месте Джун. Потом Уилл, раз Алек официально сошелся с Джиджи. А еще Анри, который вроде хочет отомстить за Кэсси.
Продолжаю танцевать. Надеюсь, напряженный труд поможет сделать нужные выводы. Стараюсь не вспоминать, как Алек помчался на помощь своей маленькой принцессе, стоило ей только закричать от боли. Он держал ее стопу и даже не думал о том, что его самого заливает кровь. А как на меня посмотрел Уилл! Будто если Алек не достанется ему, то и мне тоже не должен. Словно он готов видеть рядом с ним кого угодно, кроме меня. И разве мне не все равно? Он ведь порвал со мной. Наши отношения, все эти схождения-расхождения, наконец-то закончились.
Делаю разворот, потом еще один – превращаюсь в торнадо. Слежу только за своими шагами. Три пируэта. Четыре. Буду кружиться, пока не перестану о них всех думать. Пять. Пока не забуду о том, что сделала с Кэсси. Шесть. Опорная нога пошатнулась. Семь. Снова думаю об Алеке. Восемь. Нога скользит. Я падаю. Хорошо, что не выбила что-нибудь в бедре и не поцарапала подбородок. Но болит ужасно – все, от щиколотки и до колена.
