– Чепуха, Абигейл, Зак знает, сколько ему можно. Я всегда считаю, что нет почти ничего неприятнее, чем жена, которая все время зудит, – возразила его мать, наливая ему из хрустального графина, стоявшего на блестящем буфете в столовой.
– Ты уверен, что не хочешь, чтобы я повела? – спросила я, когда мы шли к машине. Он принялся дразнить меня, ухмылялся, размахивал ключами у меня перед носом и притворялся, что пьяно шатается. – Ну, Зак, пожалуйста. Давай я сяду за руль, – сказала я настойчивее.
Ошибка.
Выражение его лица тут же стало холодным, глаза покрылись морозной корочкой. Большинство людей описывают гнев горячим и подобным огню, но гнев Зака всегда был холодным как лед.
– Садись, – бросил он злобно. – Или хочешь пойти домой пешком?
Надо было отказаться.
Надо было пойти пешком.
Надо было не возвращаться домой.
Надо было уйти от него, прямо там.
В машине он молчал. Я пыталась загладить ситуацию, успокоить его гнев, болтая о пустяках: какой приятный был обед (неправда – мы ели серый безвкусный кусок мяса с переваренными овощами); как хорошо выглядела его мать после того, как поправилась после той ужасной простуды; как погода, похоже, разгуляется на следующей неделе.
Он не отвечал. Он просто съехал с обочины и повел машину через деревню. Повел слишком быстро. Знаки ограничения скорости предупреждающе загорались, когда мы приближались к ним и пролетали мимо. Я вынула телефон проверить прогноз погоды и посмотреть, правда ли предстоящая неделя будет теплой и солнечной. Я выключала его на время обеда – формальность по сути, я никогда не ждала, что мне позвонит или напишет кто-нибудь, кроме Зака. При включении он запищал. Я бросила взгляд на экран и смахнула сообщение в сторону.
– Что, даже не скажешь от кого? – спросил Зак язвительным тоном.
– Это сообщение от одного человека из моей семинарской группы. Она просто пишет, что меня давно не было, и спрашивает, все ли у меня в порядке.
– Дай посмотреть, – сказал он, снимая левую руку с руля. Машина, которая теперь слишком быстро двигалась по петляющей дороге, немного вильнула в сторону, мотоциклист на встречной полосе мигнул фарами и сделал раздраженный жест.
– Нет, Зак, будь осторожней.
– Дай телефон, Аби, – сказал он неестественно спокойным тоном. В этот миг его голос звучал почти разумно.
– Вот, смотри, – я повернула экран, чтобы ему было видно сообщение.
– Сэм? – спросил он. – Какой еще, к черту, Сэм? – На скулах у него заиграли желваки.
– Сэм это девушка. Просто девушка из моей семинарской группы. Я рассказывала тебе.
– Дай телефон, Аби.
– Дам, когда приедем домой. Тогда посмотришь и увидишь. Других сообщений нет. Просто я пропустила две последние встречи и наверстала онлайн.
И тут он слетел с катушек.
– Я сказал – дай мне гребаный телефон! – Он выкрикнул слова, и я дернулась, будто это были удары, посыпавшиеся мне на голову и руки.
Я заметила тогда, что он направляет машину прямо в одно из деревьев, растущих вдоль обочины. В ужасе потянулась правой рукой, чтобы ухватиться за руль и попытаться вернуть машину обратно на дорогу, но Зак ударил ребром левой ладони по моей руке с такой силой, что мне почувствовался перелом. Я закричала от боли и ужаса, моя кисть теперь свисала под мучительным, неестественным углом. Мы избежали столкновения, но машина снова накренилась и вильнула, двигатель заревел, когда Зак ударил по газу, намеренно двигаясь к следующему дереву.
В этот момент я поняла, что он пытается убить меня. Возможно, и себя самого в процессе, но сначала он намеревался на полной скорости врезаться пассажирской стороной в дерево, уничтожая меня.
Откуда он взялся, тот всплеск силы, прокатившийся по моему телу? Теперь-то я знаю, что от ужаса и боли по венам, должно быть, заструился адреналин и мое следующее движение было рефлекторным. Но я думаю, дело не только в этом. Это была злость на вред, который он мне причинил, это была искра моего собственного «я», внезапно начавшая пробуждение. Это была стойкость человеческого духа. Это было сопротивление.
Когда он вжал педаль газа в пол, ремень безопасности не сдерживал меня, я извернулась и потянулась здоровой, левой рукой. Схватилась за руль и с усилием развернула его, противостоя силе Зака, наконец обретая собственную силу. У меня была возможность почувствовать, как машина поднимается, ударившись о высокий бордюр из травы, проходит в нескольких миллиметрах от серого ствола дерева, а потом она переворачивается: почти изящной дугой пролетает по воздуху, падая в сторону движущегося по встречной грузовика.
Замерев перед столкновением, я почувствовала, как колено выворачивается с обжигающей болью, от которой глаза заволокло красным туманом, а желудок сжался в рвотном позыве. А потом я не чувствовала ничего. Только странное, сверхъестественное спокойствие, пока машина взрывалась вокруг нас. Вокруг Зака и меня.
Когда все наконец прекратилось, мне удалось посмотреть на него. Глаза у него были широко раскрытые, удивленные, холодные и синие, как лед. Он открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но тут его глаза закатились и восковой оттенок смерти залил его лицо.
Я очень четко помню, что почувствовала в этот миг. Облегчение. И ничего больше. А потом снова потеряла сознание от боли.
Позднее мне предстояло очнуться и увидеть лицо Зака в то время, когда его вырезали из машины. И чувствовать себя при этом очень маленькой. Конечно, я была в состоянии глубокого шока, но все равно помню, каково было видеть знакомые черты на безжизненном лице и понимать, что это уже не он.
На его теле было гораздо меньше ран, чем на моем. Он получил многочисленные внутренние повреждения там, где руль раздавил его ребра, сломав кости и вогнав их в его сердце и легкие. Мои травмы были более заметные, но не смертельные: рваные раны на руках, нижняя часть правой бесполезно свисала там, где были рассечены кости; вывихнутое колено и рваные раны на бедрах. Снаружи все заживет, со временем. Меня гораздо глубже задела психологическая травма. Она искалечила меня сильнее, чем поврежденные конечности.
Но даже сквозь шок и хаос, и несмотря на то, что врачи «Скорой» старались загородить меня, чтобы мне его не было видно, я все равно это четко помню. Его застывшее, восковое лицо и мое ощущение ошеломленного облегчения.
«Малышка Аби, как же ты идеальна…» – слышу я сейчас его слова, слова, которые он произнес после нашего первого свидания, будто их принесло ветром, колышущим луговые травы у меня под ногами. И теперь я понимаю, что именно значили эти слова. Для него я была чистым листком бумаги, на котором он мог написать все что захочет. Я уже вела одинокий образ жизни – меня будет легко контролировать. Отчаянно хотела теплоты, но не знала, что такое настоящая любовь. Любовь матери ко мне давным-давно растворилась в океане дешевой водки, и с тех пор я обходилась любовью детей, за которыми ухаживала, зная, что они вырастут и я буду забыта, перейдя в другую семью. Что за мышкой я была, как раз в меру наивной, чтобы быть польщенной, чтобы принять внимание, которым он окружал меня, за любовь. Я хотела, чтобы это была любовь, и заставила себя поверить в желаемое.
