– Благодарю вас, месье.
Он улыбнулся ей и кивнул.
– Запритесь на засов и оставайтесь внизу. Не выходите до утра. Тогда уже будет безопасно. Нас всех здесь уже не будет.
Она еще на миг удержала его взгляд. Казалось, шум и хаос снаружи померкли, пока они так стояли: два человеческих существа, понимающих друг друга посреди лютующей вокруг бесчеловечности.
– Адье, обер-лейтенант Фарбер.
– Адье, Элиан.
Она закрыла за собой дверь и задвинула тяжелые железные засовы сверху и снизу, а потом спустилась за мадам Буан в погреб. Та нашла кусочек свечи и зажгла ее, она отбрасывала бледный мелькающий свет на изогнутые каменные стены.
– Мы можем сбежать! – воскликнула Элиан, подводя ее к лежащим на боку бочкам. – Через туннель к мельнице. Тогда мы сможем поднять тревогу и вернуться на поиски господина графа.
Мадам Буан вжалась в грубую стену, выглядя непривычно ранимой и напуганной.
– Я не смогу, Элиан. Даже если сумею спуститься в пещеру, то застряну в туннеле. Иди, если нужно, но мне придется остаться здесь.
Элиан поняла, что мадам Буан права. В туннеле были места, особенно ближе к крутому концу внизу, где им с Джеком едва удалось пролезть.
– Не волнуйтесь, я вас не оставлю. – Она знала также, что, втянув отца, она только подвергнет риску и его жизнь тоже. – Поступим так, как сказал обер-лейтенант Фарбер, и подождем здесь до утра.
Мадам Буан кивнула, падая на пол, по ее красноватым щекам катились слезы.
– Думаешь, они его убили?
Элиан не нужно было спрашивать, чтобы понять, о ком она говорит.
– Не знаю, – ответила она медленно. – Но они нашли радио. И он, должно быть, использовал его в тот момент.
Женщины заплакали вместе – слезами отчаяния и беспомощности, слезами досады и гнева. Они наконец выпускали чувства, копившиеся в течение четырех лет, сжавшись на полу в подвале. Огрызок свечи оплыл и погас, и они остались в темноте.
* * *
Уснуть было невозможно. Над ними было тихо, но Элиан не была уверена, уехали солдаты или нет. Сплошной слой камня над и под ними заглушал все звуки извне. Они сидели бок о бок в темноте, радуясь утешающему присутствию друг друга.
Проходили часы. Они потеряли счет времени.
– Как думаешь, уже утро? – прошептала мадам Буан, тщетно пытаясь разглядеть циферблат часов, на котором невозможно было увидеть что-нибудь в кромешной темноте.
– Нет, вряд ли. Наверное, около полуночи. Нужно подождать еще немного.
– Ш-ш-ш! Что это?
Они обе напряглись, услышав слабый звук шагов по кухонному полу над ними. Кто-то дернул дверь в погреб, звякнула, поднявшись и опустившись, задвижка. Потом в дверь постучали и голос спросил:
– Элиан? Ты там?
– Ив! – воскликнула она и взбежала вверх по ступенькам отпереть дверь. Она бросилась в объятия брата и зарыдала, уткнувшись в его плечо. – Ох, Ив, они ушли? Солдаты? Господин граф… – но она не могла говорить связано.
Он отвел ее в сторону и крикнул через плечо:
– Она здесь, пап! Мадам Буан тоже. Они в порядке. Иди помоги мне.
Гюстав спешно вошел с улицы и крепко обнял Элиан, а Ив протянул руки вниз, чтобы помочь подняться мадам Буан. Она брякнулась на стул, обмахиваясь полной ладонью и пытаясь восстановить дыхание.
Сквозь открытую дверь Элиан видела точечки звезд в ночном небе над ними, но двор освещал странный оранжевый свет, отбрасывая на землю мелькающие тени. Она двинулась к нему, но Гюстав остановил ее, схватив за руку:
– Подожди, Элиан! Прежде чем ты выйдешь, мне нужно кое-что сказать тебе…
Она посмотрела на него, замечая в слабом свете выражение страдания на его лице.
– Что такое, папа?
– Мы нашли господина графа в часовне, – начал он, медленно качая головой.
– Они убили его, – сказала Элиан, которая уже знала, что это так.
Гюстав несчастно кивнул:
– Он лежит у алтаря. Его тело, должно быть, пробыло там несколько часов.
– Он передавал новости по радио. Я видела, как они выносили его.
Зловещий оранжевый свет метался и танцевал, а потом Элиан принюхалась. В воздухе был едкий запах дыма, но под ним скрывалось что-то еще. Что-то знакомое… Сладкое… Карамель или пралиновые конфеты, которые Лизетт раньше делала к Рождеству.
И тут она поняла, что горело. Она вырвалась из рук отца и побежала к саду. Языки пламени взметались и трещали, освещая огородные грядки и ветви груши в углу, рассыпая в ночном небе фонтаны искр, похожих на падающие звезды. В отчаянии Элиан попыталась потушить пламя водой из наполовину наполненной лейки, но огонь уже мертвой хваткой вцепился в ульи.
– Нет! Нет! Нет! – кричала она, ударяя по горящему дереву сначала передником, а потом голыми руками. Горящий воск обжигал ее кожу, а кипящий мед выжигал плоть. Вокруг нее разлетались искры от горящих ульев, грозясь и ее затянуть в смертоносный танец пламени.
Но тут отец догнал ее и, обхватив руками, оттянул подальше. Он крепко обнимал ее, пока она стояла и смотрела, беспомощно рыдая, как ее ульи рушатся, превращаясь в кучу горящих углей. Их легкие наполнял едкий запах горелого меда.
– Но зачем? – прошептала она. – Зачем было это делать?
– Чтобы еще больше заморить нас, – ответил он мрачно. – Или, может быть, наказать тебя, раз они не смогли найти тебя лично. А может, это просто был еще один бессмысленный акт разрушения, напоследок. Есть ли вообще смысл искать мотивы в этой войне?
Она, казалось, готова была упасть, Гюстав поддержал ее.
– Крепись, Элиан, – сказал он. Его голос дрогнул, но он продолжил увереннее: – Не позволяй им разрушить и тебя тоже. Пообещай себе. Мы переживем это. Мы не позволим им нас победить. Courage, дочка, courage.
* * *
Мадам Буан и Элиан, насколько могли, прибрались в шато. Тот выглядел плачевно после отъезда солдат. Они смели разбитое стекло, оттерли надписи со стен в гостиной и собрали раскиданные пожитки и части военной формы, оставленные во время поспешных сборов.
– Что будем делать с этим? – спросила Элиан, поднимая черный саржевый пиджак, принадлежавший одному из солдат танковых войск. Серебряные знаки различия на нем тускло мерцали в свете, лившемся через разбитое окно спальни, которое Гюстав измерял, чтобы заколотить.
– Сжечь было бы неплохо, – фыркнула мадам Буан.
Гюстав обернулся через плечо и посмотрел на пиджак.
– Лучше отнести все на чердак, на случай если они вернутся за чем-нибудь. Сложите все в кучу на лестничной площадке, а я принесу лестницу и уберу наверх.
Убираться в часовне было мучительнее всего. Гюстав с Ивом отнесли тело графа в шато, чтобы его подготовили к похоронам. Пока мадам Буан мыла и одевала его в когда-то изысканный костюм, Элиан скребла каменные плиты у алтаря. Чтобы смыть с пола кровь, потребовалось несколько ведер воды и целый брусок мягкого, слабо действующего мыла – единственное, что у них теперь имелось для уборки. Она сделала все, что могла, но темное пятно так и осталось на том месте, где из ран графа вытекала кровь, впитываясь в камни часовни, пока он в последний раз включал свое радио, призывая соотечественников подняться и присоединиться к битве, чтобы избавить Францию от врага.
