– Дядя Генрих! Папку убили! Скорее…
До дома в Васелинках мы добрались, словно на крыльях. Разгоряченные лошади еще топтались и пытались выровнять дыхание, а мы с Генрихом и Францем уже забегали в распахнутые ворота. Пес, не пускавший чужих на порог, в этот раз сидел смирно, и лишь когда прошел Тимофей с Ваней, жалобно заскулил. Иван Иванович лежал на кровати, застланной желтым ковром, с тряпкой на голове, в одних кальсонах, а возле него хлопотала маленькая темноволосая женщина явно восточной внешности. Сидевший на табурете до нашего прихода широкоплечий мужчина в крестьянской одежде встал и, отодвинувшись в сторонку, обращаясь к Генриху Вальдемаровичу, произнес:
– Вот, ваше благородие, таким и нашли.
– В смысле голым? – уточнил Есипович.
– Истинно так, – подтвердил мужик, – в одних портах с язвой на темечке.
Тут стоит отметить, что в девятнадцатом столетии, глагол «убили» не совсем означал насильственную смерть. Убить могли, причинив существенный вред здоровью, лишить сознания и просто сильно ударить. А вот словосочетание убить до смерти, означало уже конец жизненного пути.
Франц осмотрел лежащего без сознания Полушкина и выдал вердикт:
– Ударили чем-то тяжелым и одновременно мягким. Кожный покров не поврежден.
– Платок с песком, – после некоторого размышления сказал Генрих. – Когда скрасть кого тихо надо, первое средство. В суконку песочек, бечевочкой затянуть и на палку, как кистень. Турок и пикнуть не успевал, даже феска не слетала.
Вечером Иван Иванович пришел в себя, а уже с утра смог поведать, что же произошло, и это не очень понравилось всем присутствующим. Сыском беглых Полушкин стал заниматься чуть ли ни с момента поселения. Крепостных у него не было, доходного дела тоже, и все, что он умел, в мирной жизни применить оказалось невозможно. Поначалу стал заниматься охотой, да так успешно, что извел всех волков, терроризирующих окрестные леса не одно столетие. Количество хвостов шло на сотни, пока в какой-то момент эти хищники ему приглянулись, и во дворе появился щенок по кличке Серый. С этих пор отставной поручик стал внимательнее прислушиваться к рассказам помещиков, от которых бежали крепостные. А спустя пару лет весь уезд знал, к кому надо обращаться. Крепкой памятью запомнили Полушкина и ссыльные шляхтичи, за поимку которых платила уже казна. Секрет же удач заключался в том, что перед любым делом Полушкин занимался анализом и сбором информации. То есть прекрасно представлял возможные маршруты беглых и, как приобретенный бонус – неплохо ориентировался в лесу, но все это не составляло и четверти успеха. Основа заключалась в сети осведомителей. В каждом населенном пункте, через который мог пройти объявленный в розыск, находился человек, часто бывший солдат, который сообщал о подозрительных личностях. Так что когда я обсуждал сроки, Иван Иванович только подсчитывал, какие деревни он успеет посетить.
– Кто бы мог подумать? – сокрушался Иван Иванович. – Федот одноногий… И как я просчитаться-то смог? Я ж сразу просек, как портрет ему показал. Сбледнул лицом иуда, взопрел. И видел же сукин-сын… За тридцать серебряников продался… Смит ваш у него прятался. Хитрый, зараза, ловко схоронился. Тит меня у околицы с лошадьми ждал, а как понял, что нет меня долго, так шукать. В общем, всю одежку содрали и двадцать пять рублей ваших прихватили. Подвел я вас, не послушал.
«И как сие понимать, – задал я себе вопрос, – вымышленный Смит появился на самом деле»?
– То есть, – зло проронил Есипович, – у них день перед нами в запасе?
– Не, Генрих Вальдемарович. С концами. У Федота лошади и он мою систему знает. Они уже на пути к Орше, и даже черт их не остановит.
– Схожу-ка во двор, – сказал я, поняв, что ничего интересного больше не услышу.
Как только я покинул комнату, штабс-капитан наклонился к уху Иван Ивановича и что-то тихо спросил.
* * *
разговор, который я не мог слышать
– Что в портмоне было-то?
– А хрен его знает. Мы с Федотом всю баньку обыскали, под каждым углом землю простучали. Ни котомки, ни дряни этой желтой, ничего. Топор и тесак у меня.
– Как так получилось?
– Зарезал я Смита. Мы когда в баньке вязать его стали, Федот деревяшкой своей зацепился, и гад этот вывернулся. Заорал что-то не по-нашему и кистенем меня. Хорошо, шапка баранья на голове была. А у меня рука сама пошла, как учили.
– Плохо учили, раз простых дел сполнить не можешь. Подрезать – да, насмерть-то зачем? Стареешь, Иван Иванович. По следам хоть прошлись?
– А как же. Тит пробежался до последней лежки. Даже в дупло лазал. Я что думаю, ведь не просто так Смит бежал именно в тот день. Может, передать ухищенное кому успел?
– Может, и успел. Тут же каждый гувернер картавый носом водит. И не факт, что портмоне в ночь побега выкрали. Федота хоть оставил за банькой наблюдать?
– Обижаете… Если что, внучок его вмиг весточку принесет.
– Ладно, будем надеяться на лучшее.
– Генрих Вальдемарович, а сам как думаешь, что там было?
– То, Иван Иванович, не твоего ума дело. Ты лучше, с оказией, попроси из ружья нашего гостя пострелять. Все, шаги слышу.
* * *
В день открытия проходящая на поле возле Молоховских ворот ежегодная Вознесенская ярмарка самих горожан столицы губернии не сильно интересовала. Позиционировалась она как животноводческая и оптовая. Со всех уездов в Смоленск съезжались приказчики, управляющие, представители помещичьих крестьян, вольные землепашцы и даже выбранные от государевых крестьян. Сделки совершали разнообразные: и поставочный фьючерс чуть ли не до новой ярмарки, и бронирование, и бартерные, и просто купля-продажа, когда, соглашаясь с условиями, били по рукам и кидали шапку. Сюда пригоняли рогатый скот, лошадей, овец иногда птицу. Привозили образцы сена, которые тут же уходили в городские конюшни, зерно, крымскую соль, семена и уже практически на второй-третий день, сразу после гусиных боев, начиналась торговля всем подряд. С этого момента тридцатипятитысячное население города проявляло активность. Сукна, шелк, шерсть, мягкая рухлядь, холщовые и бумажные товары выставлялись с правой стороны на сколоченных тут же прилавках. Посуда и кожи, масло, воск, рыба и прочие, вплоть до сахара и табака, слева от ворот. В целом присутствовали все три категории товаров: русские, азиатские и заграничные. Посмотреть было на что.
Выехали мы почти в ночь, на самой-самой заре и пика столпотворения повозок, телег и просто передвигавшихся верхом ловко избежали. А буквально спустя час, не особо прислушиваясь, можно было оценить весь коллапс людского водоворота из дома штабс-капитана Пятницкого, любезно приютившего нас. Глава семейства Есиповичей тут же отбыл инспектировать строительство своего дома, а мы остались обустраиваться. И где-то между девятью и десятью часами, когда дворники закончили вычищать улицы, вновь не испытывая затруднений, принялись методично опустошать нужные нам торговые учреждения. В первую очередь, как ни странно, не ссудные конторы, которых здесь перевалило за дюжину, а шляпные мастерские. Приданная мне (или, наоборот, я ей) Елизавета Петровна прекрасно ориентировалась в городе, и мой план генерального межевания можно было засунуть в известное место. План не соответствовал действительности. Так что сидя в карете, она давала Тимофею четкие указания: где «направо», а где «езжай прямо до самого конца», иногда «держись левее от оврага, там, через ручей будет деревце – остановись». Следуя какому-то дьявольскому плану, мы посетили три заведения в разных концах города. Двигались хаотично, и только удовлетворившись парой высоких коробок из шляпной мастерской Морица, добрались до конторы с надписью на табличке под козырьком двухэтажного доходного дома: «Купеческая контора Анфилатова».
