Один из таких проектов, обсуждаемых мною с Андреем Петровичем еще в Туле, был связан с ликвидацией безграмотности. На первых порах в именье и соседних деревнях. Тогда наши акценты были расставлены на молодежь мужского пола шести-четырнадцати лет, но с возникновением, так сказать, «военного поселения» из тридцати рекрутов, которые имели непонятный статус, фактически крепостных по купчей и одновременно, по казенным бумагам «мертвых душ», утонувших при переправе, планы существенно изменились. Первоначальные знания счета, азбуки и чтение по слогам им втолковывал одноногий фельдфебель, приставленный к делу по просьбе Полушкина. Худо-бедно ветеран справлялся, а вот с расширенной программой обучения полагаться на него уже не стоило. Фельдфебель просто не обладал нужными знаниями. Этим стал заниматься Ромашкин, неожиданно проявив способности к армейским дисциплинам, в особенности к теоретическим основам артиллерии, диверсионному и снайперскому делу. С детьми же все пошло как по накатанному тракту, так как уже существовала основа, заложенная Семечкиным, учившего детей помаленьку. Еще к середине осени, в авральном режиме, наконец-то появилось помещение, где можно было осуществить нашу задумку. Школа возле рабочего общежития состояла из двух классных комнат с общей печью, со столовой и, размещаясь в одноэтажном кирпичном здании, была более чем скромна. По крайней мере, без мраморных балконов под надзором каменных львов у подъезда и паркета в залах, зато с хорошим освещением, оснащением для учебы и тремя преподавателями из друзей Клауса Ивановича. Может, и не самыми лучшими педагогами (учителя из недоучившихся студентов те еще наставники), зато не потерявшие веру в справедливое, лучшее и доброе, а эти качества для становления личности, по моему мнению, одни из самых главных. Иначе из-за парты выйдет просто грамотный циник. Надеюсь, они смогут донести до своих подопечных, как безгранично поприще деятельности человека: ведь едва он осознает свое бытие, едва почувствует свои силы, и ему, юному созданию мира, вся вселенная раскрывает свои сокровища и, покоряясь могуществу его мысли, снаряжает всеми орудиями, нужными ему для совершения подвига. И если, прислушиваясь к себе, ученик различает какой-то таинственный зов, манящий его подобно колокольчику феи, в туманную, неизведанную даль, – он словом, пером, кистью, резцом, звуками музыки вызывает из своей души новые миры, полные очарования и жизни. Он углубляется в природу, допытывается ее тайн и раскрывает их людям, как когда-то Прометей, в живом знании. Вот кого должен вырастить и воспитать настоящий учитель. Ведь он честным, бескорыстным трудом, благородным призрением личных выгод, готовностью самопожертвования в деле правды и несения знаний водворяет добро, которое назначило провидение для его деятельности, во имя самой жизни.
Не лишним будет сказать, что воспитание в семьях на заре девятнадцатого столетия было куда суровее века двадцать первого. Хмурые лица, резкие упреки, частое применение розог, постановки в угол, на горох голыми коленями в сочетании с авторитетностью Слова Божьего использовались не только в виде наказания за настоящие проступки, но и как полноценная система взращивания и укрепления всех детских добродетелей. Насколько это помогало, я не возьмусь судить, но то, что было эффективным, без сомнения. Как и во все времена, взрослые не терпели по отношению к детям равноправия. Но были и исключения. Например, семья Полушкиных. Иван Иванович прежде всего видел в сыне опору и воспитывал так, как ни один наидобрейший преподаватель: сначала объяснял, потом показывал, и лишь в случае повторяющейся неудачи наказывал. И будь у поручика дополнительная жизнь, подобный метод стал бы идеальным. В детстве мальчика учили только счету и письму, но он растерял полученные навыки, так как поупражняться в счете у него не было случаев, а грамотность он испортил, записывая на слух. Все же фонетическая транскрипция и правила правописания должны усваиваться под постоянным надзором, чего у него априори быть не могло. Теперь же он приобретал известные навыки в письме, вся польза от которых состояла не только в том, что он заметно набил в этом деле руку, вместе с мальчишками из Абраменки переписывая наставления по маскировке, выживанию, охоте, стрельбе и всяким другим способам убийства; но и получая представление о новых дисциплинах. Как говорят педагоги, «два в одном»: тут тебе и твердость руки, и отложенные в голове нужные знания. Вообще, цифра два весьма популярна не только в оценке знаний. И если не отвлекаться на противоположности: Инь и Янь, Пракрити и Пуруша, Ки и Ан, то два пути ведут человека к его цели: путь понимания действительности и путь чувства окружающего мира, и благо ему, когда они сливаются в путь деятельности!
– Не стану ходить вокруг да около, – вставая из-за стола, сказал я. – Анна Викентьевна, был бы весьма признателен, если бы вы взяли на себя шефство над обучением девочек. Их ровно дюжина от шести до девяти лет и воспитываются они в крестьянских семьях, а это означает, что на их труд рассчитывают родители. То есть занятия и самостоятельная подготовка должны проводиться на территории гимназии.
– Но там нет места! – возмутилась Ромашкина.
– Это так, – подтвердил я, – но я отчего-то уверен, что вы что-нибудь придумаете. Здесь, – протягивая папку
[49] с бумагами, – мои соображения, бюджет и пожелания по развитию.
Анна Викентьевна взяла папку и после утвердительного кивка мужа раскрыла ее. В верхнем углу, необычным шрифтом с наклоном вправо, как эпиграф присутствовала цитата: «…Всякий разговор о пользе женского образования и даже признание за женщиной юридических прав на образование останется пустым звуком, если не будет коренным образом изменено материальное и общественное положение женщины». То, что было написано далее, ввергло Анну в шок, и спустя пять минут она произнесла:
– Почему именно в Смоленске, а не в Каспле, к примеру?
– В принципе, для меня не столь важно, в каком губернском городе возникнет пансион. Это станет важно для обучающихся там девочек. Престиж, да и преподавателей станет легче приманить.
Анна Викентьева помолчала, опустив глаза. Казалось, что она колеблется между несколькими вещами, которые могла бы сказать в ответ, и все они настолько важны, что она никак не могла выбрать.
– А вы подумали, Алексей Николаевич, что потом станет с воспитанницами? Они же вернутся сюда, в этот мир, где… – Анна попыталась найти подходящее слово, но оно так и не появилось.
– Когда вы дочитаете до конца, – произнес я, – то все поймете. Очень надеюсь, что Андрей Петрович поможет вам советом.
– Я могу пригласить своих подруг из Петербурга? Екатерина Францевна и Наталья Андреевна испытывают некоторые затруднения сейчас, овдовели. Но я уверена, что они с удовольствием приедут по моей просьбе. И если все, что здесь написано, вы собираетесь воплотить в жизнь, то лучших помощниц мне не найти.
– Действуйте, Анна Викентьевна, – кивнув головой, сказал я. – Все в ваших руках.
* * *
Следующая наша встреча произошла уже в начале марта, и следить за исполнением договоренностей у меня не было возможности по причине отъезда. И так совпало, что разгребая скопившуюся на столе непрочитанную корреспонденцию, первым вскрытым документом было послание от Анны Викентьевны. Внимательно ознакомившись с отчетом, больше похожим на рассказ, я уже через два дня был в предместье Смоленска.
