Новообретенное жилище представляло собой при свете дня старое обомшелое здание в стиле позднего ренессанса и начала классицизма с явным немецким душком. Чем руководствовались архитекторы при его проектировании, и какие мысли блуждали в их головах – узнать уже не представлялось возможным, так как, скорее всего, строили по одному проекту, а достраивали по совершенно другому. Однако на сегодняшний момент оно полностью отвечало поставленным запросам: крепкое каменное здание со своей историей.
По его пропорциям можно было сразу сказать, что это был некогда жилой господский дом с прилегающим к нему небольшим двором и садом, который, как это часто бывает, давно перестал существовать как самостоятельное владение, растворившись в обширных земельных угодьях отсутствующего владельца. Совершенно неухоженный, объединившийся с набирающей силу березовой рощицей, год от года растущим оврагом с ручьем и несколькими огородами более скромных строений соседей – ждал заботливой руки хозяина.
Массивные каменные пилястры с канелюрами украшали его фасад, трубы над щипцовыми крышами выступали круглыми или коническими башенками, а украшенные веночками арки, заканчивающиеся шпилями, и прочие архитектурные детали еще сохраняли следы своего готического происхождения. Несмотря на внезапную оттепель, снег на крышах еще оставался и мягкий зеленовато-коричневый мох, словно выцветший бархат, стелился по черепичным пластинам, а из-под кровель низких строений, прилегавших к дому, торчали пучки засохшего вьюна. Выложенная булыжником дорожка, ведущая от крыльца к дороге, на которую выходил дом, уже была расчищена от снега, как и дорожка в сад, шага в полтора шириной, на которой усердно работал садовник.
– Дисциплин несколько, – рассказывала мне Анна Викентьевна, пока мы прогуливались. – Все на основе принципа прикладной направленности: основы арифметики, русская словесность, чистописание, основы всеобщей истории и географии, подвижные игры или гимнастика. В перспективе французский, рисование, музыка, пение, танцы, поварская и медицинская подготовки.
– Весьма неплохо для начальных классов, – удовлетворенно кивнув головой, произнес я. – Вот только пригодится ли им французский? Понимаю, лишних знаний не бывает, но все же…
– А если кто-нибудь из девочек захочет продолжить обучение? Я должна это предусмотреть. Уже сейчас, – Анна остановилась у скамейки и с гордостью в голосе произнесла: – Проша и Глаша вызывают восхищение у учителей. Необыкновенная память и потрясающие способности. Нам бы еще учителя латыни и немецкого…
– Очень хорошо, что вы заглядываете на будущее, – остужая прожектерский котел Анны Викентьевны, сказал я. – А остальные азбуку хоть освоили?
– Все девочки разные, – уже без пылкости ответила Ромашкина. – Учатся по мере возможностей. Были и совсем нехорошие моменты, и сбежать домой пытались. Всякое случалось, пока не привезли солдатских детей.
– Дочери сослуживцев Иван Ивановича?
– Да. Четыре девочки. Вы не представляете, какой заботой и вниманием их окружили. С этого времени воспитанницы стали воспринимать пансион своим домом.
– Спасибо. Я обязательно передам Полушкину, что с ними все в порядке. Может, какие-нибудь просьбы, пожелания?
– Если возможно, я хотела бы поднять жалованье учителям и обсудить дизайн одежды.
– Я читал ваше обоснование, – сказал я. – И полностью поддерживаю. Прибавьте три рубля ежемесячно. Более того, рассмотрите возможность возмещать расходы приглашенным учителям на извозчика. Насколько я понял, все они проживают в Смоленске и сюда добираются самостоятельно?
– Не совсем, – возразила Анна Викентьевна. – Учитель музыки, Анастасия Федоровна, проживает по соседству. У ее мужа Кирилла Ивановича в доме фортепиано, и он позволил раз в неделю проводить уроки в поместье. Три девочки, у которых обнаружился талант, посещают ее чаще. Остальные же учителя – да, добираются из города.
– Это не столь важно. Внесите расходы в табель для всех, даже для комендантши, и вот еще что: закажите музыкальные инструменты в Санкт-Петербурге у Фридриха Дидерихса
[50] или у Шредера. Я передам адреса с Андреем Петровичем и профинансирую. Насколько я знаю, ваш супруг собирается посетить столицу в двадцатых числах, вот и озаботьте его. По поводу дизайна одежды, я, честно говоря, в полной растерянности. Опять же, для воспитанниц введена однообразная униформа, головные уборы, обувь, белье, даже значки, и все это мы уже обсуждали…
– Они девочки, – тихо произнесла Ромашкина, – и в отличие от мальчиков, они привыкли украшать как себя, так и одежду.
Внезапно жизнь закипела оживлением. Та обманчивая тишина, невольно наводившая меня на мысль, что жизненный полюс, с тех пор как дом обратился в жилище Каллиопы, переместился с одной стороны на другую, повернувшись вокруг своей оси, рухнула в одночасье. Звон колокольчика, вещающий об окончании занятий, дополнился визгом, криками и прочим гамом, свойственным радостным девичьим душам. Несложно догадаться, чем занимаются дети, когда на улице лежит снег.
– Анна Викентьевна, – обратился я к директору пансиона, – как-то неподобающе…
– Все согласно прописанным пожеланиям, Алексей Николаевич, – с хитрой улыбкой на устах произнесла Ромашкина, защищая воспитанниц. – У девочек час свободного времени в самом широком понимании этого слова.
– Прошу великодушно простить меня, сам не понимаю, как стал ретроградом… Наверно, это выглядело немного смешно?
– Самую капельку. Лев Федорович Людоглавский, директор Смоленской гимназии, давеча бывший здесь, вообще дар речи потерял. А с сопровождавшим его Еленеевым конфуз еще больший приключился. Но все это, – добавила она своим дружелюбным веселым и доверительным тоном, каким, должно быть, счастливые девушки сообщают некоторые секреты, – останется в этих стенах.
– Так это специально?
– Вот, и вы так же подумали, – рассмеявшись, сказала Анна Викентьева.
В конце прогулки, когда мы заканчивали обходить пансион вокруг, Ромашкина погрузила руки в меховую муфту и после недолгого раздумья произнесла:
– Вступая во взрослую жизнь, я часто думала о том, чего мне не хватало в детстве? И за этот час принадлежать самой себе я бы отдала многое. Надеюсь, что в памяти у этих юных созданий, помимо всех строгостей, останутся и теплые воспоминания.
Ее открытость, ее трудолюбие, налет публичности, смесь ребячества и уверенности удивили и озадачили меня. В который раз я почувствовал, что приехав сюда для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, уезжал скорее еще более любопытным, нежели удовлетворенным. Анна Викентьевна умудрилась сделать все по-своему и, что интересно, гораздо лучше, если за дело бы взялся я сам. А что касалось украшений, то что я мог сделать? Конечно, согласился, тем более привезли мы из последнего вояжа их немало. И чтобы поведать о нем, нам придется вернуться немного назад.
