* * *
за три с половиной месяца до этого
Буйство непогоды еще мучило уезд пару дней, как, наконец, наступило затишье. Снежная буря выдохлась, солнышко разогнало тучи, и трескучий мороз стал не так страшен. Стоило лишь подышать теплым воздухом на стекло, как оледенение расползалось туманом, и там, за окном, блестел и искрился снег, стояли опушенные белым пухом яблони, сад замер, и казалось, что деревья дремлют в своей ярко-серебристой одежде. Но стоило лишь отойти, как на окно вновь ложились целою сетью причудливые, фантастические, тонкие как кружево узоры. Стоял морозный день и до начала календарной зимы оставалось совсем чуть-чуть, а я, вместо того чтобы любоваться красотами природы или получать удовольствие на охоте, занимаюсь навеской пороха.
– Вашблагородие, Иван Иванович с Василь Фомичом пожаловали, – сообщил Тимофей через полуоткрытую дверь, оставленную в таком положении умышленно.
– Братец, – не отвлекаясь от процесса, сказал я, – распорядись насчет самовара и пусть в гостиной обождут.
– Уже сделано, вашблагородие. Степка стол накрыл. Одежду к печи – сушиться, а сами сидят и чай пьют.
Чему, собственно, удивляться, если мы уже не в одной передряге вместе побывали, и чаепитие без дозволения это та вольность, на которую не стоит обращать внимания. Оставленные Есиповичем присматривать за домом и мной Тимофей со Степаном, в действительности, изрядно мне помогали. Панибратство между нами хоть и присутствовало, но все в строгих рамках, все на взаимном уважении. Правда, до тех пор, пока не наступала особая ситуация, когда осуществлялся безоговорочный принцип единоначалия. И не всегда я там командовал, в некоторых вещах тот же Полушкин разбирался гораздо лучше меня, и мне не зазорно у него поучиться. Как и искусству штыкового боя у братьев, в котором они, несомненно, доки. Конечно, присутствовал у меня и справочник Люгарра и по системе Вальвиля я занимался, но это все не сравнить с настоящими спаррингами от ветеранов штыковых атак. Тем временем последняя гильза для цепного ружья оказалась снаряжена, и да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое, а после можно идти к гостям. Последние новости хоть узнать, а то сижу тут как медведь в берлоге, носа никуда не кажу. А они, новости, как и следовало ожидать, оказались весьма интересными, так как касались не только восседавших за столом в гостиной, но и другой группы товарищей. Тех самых конспираторов-торговцев, чьих имен я и не знал, только клички.
Степан принес дополнительный прибор для меня и, усевшись с комфортом в удобном кресле, я стал слушать рассказ Полушкина, так как Василь Фомич больше молчал и лишь изредка кивал головой, подтверждая сказанное. А речь шла как раз именно о нем.
Службу Василий Фомич закончил старшим унтер-офицером на должности каптенармуса
[51], и в отличие от остальных сослуживцев Есиповича, выйдя в отставку, сразу оказался пристроен к делу дальнего родственника по линии жены. Скорее всего, со временем он стал бы купцом третьей гильдии, но случилась семейная трагедия. Старший сын до смерти забил вожжами неверную супругу и должен был отправиться на каторгу. Какой отец не захочет спасти сына? И Василий Фомич бросился ко всем знакомым за помощью. В итоге всех перипетий старшенький оказался на английском «купце» и вскоре осел в Америке, но стоило это решение вопроса совсем не мало. Обо всех накоплениях, как и о купеческом пае, пришлось забыть и впрячься в кабалу, а, точнее, заниматься проводом обозов с контрабандой. За последние два года бывший унтер исколесил весь север Польши, побывал в Пруссии, Франции и Голландии. Приключения там случались разные: и пострелять приходилось, и от погони уходить, и кровь свою проливать, и другими неприятными делами заниматься. Ибо, как ни крути, контрабанда – это уголовное деяние, и как ни старался он выйти из этого общества, ничего не получалось. Не отпускали такого ценного кадра, находя все новые причины. А когда и они заканчивались, напоминали о сыне. И вот, несколько дней назад, Василию Фомичу предложили исход. Как говорят немцы, «Lebensfragen», то есть вопрос жизни и смерти.
– Надо изловить и вывезти сюда одного нехорошего человека – лейтенанта Макрона, – произнес в конце рассказа Полушкин.
– Хорошо, – сказал я. – А вы хоть знаете, где его искать? И с чего вы взяли, что он нехороший человек? Может, у него молодая жена и семеро по лавкам, а сам он примерный семьянин, верный друг и просто веселый парень.
– Он, может, и такой замечательный, как вы только что описали, Алексей Николаевич, но что-то мне подсказывает, что душа его черна. Он капитан таможенного корвета из Кале, обеспечивающий блокаду Англии со стороны датчан. А эта работа волчья, урвать и хапнуть, иными словами. Это как говорил Суворов про интенданта после пары лет службы. Поверьте мне, должность портит. И если говорить напрямую, то мне все равно, какой он там весь из себя. На кону судьба моего друга, и я ни секунды не стану колебаться, чью сторону выбирать: свободу Василия или Макрона.
– Я в деле. Только три вопроса: какой выберем маршрут до Кале, когда выезжаем и не позвать ли нам с собой Андрея Петровича.
– Едем через Москву, – довольный моим согласием тут же стал рассказывать Полушкин. – Так в подорожной фельдъегеря указано, а мы, стало быть, его станем сопровождать. Известный сундучок повезем, который мы случайно обнаружили. Сам губернатор распорядился. Говорят, лично пересчитывал фальшивки.
– В Москве хоть есть где остановиться?
– Генрих Вальдемарович написал письмо своему знакомцу Ираклию Ивановичу Моркову. Он хоть и в отставке, но все же генерал-майор. Посодействует и подскажет. Да и спокойней так будет. В стольном граде мы отчитаемся и сразу за Макроном. Выезжать желательно на этой неделе, пока не так прохладно, а то к Рождеству морозы ударят, да такие, что отплыть не сможем. Ну, а насчет Андрея Петровича ничего не скажу. В делах он с нами не участвовал и можно ли на него положиться, не знаю.
– Андрей Петрович, – поучительно сказал я, – владеет французским языком как родным, чего не скажешь о вас. Да и меня, с моими познаниями, сразу определят в иностранцы, и ни о каких тайных операциях можно будет не говорить. Интересно, вы как себе представляли общение с местными? Кочергу в зад или утюг на пузо и пытать, пока не заговорит на чистом русском?
– С утюгом, конечно, занятно получилось бы, – произнес Полушкин. – Но в чем-то вы правы. Мы рассчитывали найти кого-нибудь, русского человека в любой стране отыскать можно, он бы и толмачил.
– Ну да, – с сарказмом высказался я. – Он бы вам натолмачил на десять лет без права переписки. Так что приглашаем Ромашкина однозначно. Я предлагаю вот что: Ты, Иван Иванович, вместе с Василием Фомичом едете в Москву, делаете свои дела и добираетесь до Петербурга. Там и встретимся. Хотел я на каретную фабрику в конце зимы ехать, да, видимо, сейчас придется. Искать меня стоит на заводе Берда или в гостинице, на Исаакиевской площади в доме Энгельгардта. Если не найдете, то смело ступайте в «Заезжий дом» Демута
[52], снимайте комнату и дожидайтесь. Если меня не окажется спустя трое суток, значит, что-то случилось, и вы уже действуете по обстоятельствам.
