– Это всего лишь слова, – тихо произнес я, – сказанные в угоду обстоятельствам.
– Это не так! Этого недостаточно! – На мгновенье она позабыла о шпаге, вцепившись в стойку кровати, и наши глаза встретились. – Откуда вы узнали об Эдмоне?
Я отвел глаза и посмотрел на трюмо, которое осталось сдвинутым. «Интересно, – подумал я, – весь замок пронизан тайными проходами или только несколько комнат?»
– Пытаетесь понять, как я здесь оказалась? Я узнала об этой двери несколько лет назад. Отец всегда следит за гостями и делает это на славу. Я думаю, он или мажордом не спускал с вас глаз с момента приезда. Однако вы не ответили на мой вопрос.
– Я узнал о нем со слов графа, – произнес я, устраиваясь таким образом, чтобы легко можно было покинуть постель.
– Неправда! – произнесла Полина, и кончик ее шпаги оказался в том месте, где я только что сидел. – Неправда! Врешь! Врешь! – кричала она, сопровождая каждое слово ударом шпаги.
– Это так! Клянусь! – Уворачиваясь от оружия, только и успел произнести я, пока не схватил подушку и бросил ею в Полину. – Прекрати, давай поговорим. Чего ты хочешь?
– Скотина! Он самая настоящая скотина! – со слезами произнесла Полина. – Я так и знала…
– Полина! Черт побери, положите шпагу и успокойтесь, – повышая голос, произнес я. – Что вы от меня хотите?
– Дело не в том, что я хочу, а в том, чего я не хочу. Я не считаю умными людей, которые соглашаются стать пешками в чужой игре. Я давно не глупышка и поэтому не хочу наблюдать со стороны, как разыгрывается партия моей жизни. Я не хочу, чтобы вы уехали один.
– Вы желаете, чтобы я пошел на поводу у графа и согласился с его предложением?
– Нет. Вернее, не совсем так. Поклянитесь, что увезете меня в Петербург, я хочу посмотреть на своих настоящих родителей. Ради этого я готова на многое.
– Я обещаю привезти вас в Санкт-Петербург и отыскать ваших родителей, – произнес я и сдался.
– Одевайтесь и идемте со мной, – произнесла Полина тоном, не позволяющим усомниться в предложении.
Лестница тайного хода, по которому мы пошли, вела на самую крышу, где размещалась старая обсерватория замка с крупным для этого времени телескопом. Небо было ясное – на редкость ясное, и мерцание звезд казалось трепетаньем единой плоти, в котором бился один общий пульс.
– В конце осени моя горничная принесла переданное ей незнакомцем письмо, – сказала Полина. – Пока я буду здесь возиться, прочтите.
«Приношу многочисленные извинения за то, что обстоятельства не позволили мне раньше начать нашу переписку. Сперва неотложные дела лишили меня возможности этой благодати, а следом не иначе как провидение останавливало меня от этого шага, и тайна, хранимая в моей душе все эти годы, осталась неизменной. Однако, собравшись с силами и получив благословение, я прошу принять из моих рук драгоценную бумагу, способную подарить вам отца. Отца, которого, замечу, вы не станете стыдиться, как и он, без сомнения, не найдет ни единого повода разочароваться в такой дочери, как вы. Но об этом вы скоро сможете судить сами, не полагаясь на чье-либо мнение. Осмелюсь надеяться, что приложенные мною силы позволят добраться до благополучного финала этой истории.
Ваш преданный друг, Эдмон.
P.S. На этом мне остается лишь пожелать пережить вам счастливейшие мгновения воссоединения с вашим батюшкой. Возможно, провидение когда-нибудь позволит мне выразить вам лично мое благорасположение и признательность за ваше бесконечное терпение».
– Прочли? – спросила Полина, произведя небольшую настройку трубы.
– Да, это многое объясняет, – ответил я. – Как минимум ваши выпады шпагой.
– Я открыла вам свою тайну. А теперь – смотрите.
Полярная звезда стояла прямо над тем местом, где на шпиле замер флюгер, а Большая Медведица с вечера успела повернуться вокруг нее ковшом к востоку и теперь находилась под прямым углом к меридиану. Различие в цвете звезд, о котором во Франции знали скорее по книжкам и редко кто наблюдал воочию, сейчас было явственно видно. Царственно сверкающий Сириус резал глаз своим стальным блеском. Самая яркая звезда в созвездии Возничего, которому друиды уделяли больше внимания, чем какому-либо другому, Капелла, или как ее называют здесь Капра, была желтая. В шестьсот раз больше нашего Солнца – Бетельгейзе горела огненно-красным рубином на плече Ориона. А Альдебаран полыхал готовой расплавиться медью.
Для человека, который в такую ясную ночь стоит высоко над твердью, вращение земли с запада на восток становится почти ощутимым. Вызывается ли это ощущение величественным движением звезд, которые, плывя по небосводу, оставляют позади разные земные вехи – я не знал, но в глубине души догадывался. Так как если постоять спокойно, через несколько минут я начинал замечать, как плыл вместе с землей. Или может быть, это безграничное пространство, открывающееся с вершины замка, или ветерок, или просто запах женщины, стоявшей рядом со мной – чем бы оно ни вызывалось, это очень явственно ощущалось, и оно длилось, и я чувствовал это не в одиночестве. Поэзия движения звезд сродни притяжению сердец. Как много я об этом читал, но, чтобы ощутить ее во всей полноте, мне потребовалось оказаться ночью в этой обсерватории и, созерцать спокойно и длительно величавое движение среди светил. После такого ночного странствия, когда отрешаешься от привычного образа мыслей и представлений я просто воспарял духом и почувствовал себя готовым для вечности.
– Здесь так прекрасно, не находите? – шепнула Полина прямо мне на ухо.
– Просто великолепно, но все это ничто, по сравнению с вами.
– Мне холодно, – еле слышно сказала Полина.
И в этот миг, исполненный сомнений и переживаний, соткалось единое чудо, без которого меркнет существование всякого живого. Блаженство, которое делает все вокруг правдивым, прекрасным, священным, окутало куполом нашу пару. Мы не ведали ни о чем печальном и несущественном. Мы преобразили свои чувства, воссоздав в соединенных душах райский сад. Да, полным страсти сердцам это позволено, ибо они истинные его обитатели.
Переживания будоражили наши души, колебля самые основы их существа, их опыта и знаний, воскрешая помыслы, смутно памятные лишь на уровне инстинктов, а они, опалявшие воображение пламенем и собственной страстью, творили новую жизнь.
– Знаешь, что тебя решили убить? – лежа на скомканной постели, спросила Полина, поглаживая кошку. – Дядя предлагал тебя задушить, а отец, тьфу! Граф придумал натравить на тебя Гийома.
– Что-то такое я и предполагал, – произнес я, – кстати, Гийом это кто?
– О! Это лучший когда-то бретер Парижа. Между прочим, он в некотором родстве с графом, и мне кажется, здесь он просто скрывается.
– Я не удивлюсь, – заложив руки за голову, произнес я, – если и мажордом какой-нибудь племянник.
– Все может быть. Отец графа слыл известным ловеласом, за что, между прочим, и оказался зарезанным в постели. Но что ты станешь делать?
