Луиза, не способная усидеть на одном месте дольше звучания лаконичной эпиграммы, тут же сорвалась, увлекая за собой поваренка. «Сию минуту, сейчас, сейчас» – догонял оставленный позади быстрых ног ее голос.
После завтрака Полина велела подать портшез, дабы насладиться видами на побережье и подышать полезным морским воздухом. А по пути мы, конечно же, заглянули в порт. Ефрема Михайловича я нашел практически сразу. Нетрудно было заметить высокого, худощавого мужчину со свисающими песочными усами и безошибочно узнаваемой осанкой военного, вооруженного большим карандашом с желтоватым листом бумаги, и его помощника, дородного коротышку средних лет, бегавшего взад-вперед с мотком бечевки и забивавшего колышки на равноудаленном расстоянии. Я подошел ближе и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание ведущего какие-то расчеты инженера.
– Добрый день, сударь, – сказал я по-русски. – Я не помешаю вашим изысканиям, если постою рядом?
– Напротив, – ответил он. – Умоляю вас, стойте сколько угодно. Я так соскучился по родной речи.
После короткого обмена любезностями мы представились друг другу, поболтали о том о сем, и когда Ефрем Михайлович отпустил своего помощника, смогли поговорить по делу.
– Алексей Васильевич Воейков просил оказать вам содействие, – тихо произнес я, – а также передать, что не держит обиды за отпущенного лисенка.
– Он вам рассказал об этом случае на охоте?
– Нет, про охоту он мне ничего не рассказывал. Я лишь слово в слово пересказал его просьбу.
– Передайте Воейкову, что я не оправдал его надежд, – с грустью в голосе произнес Ефрем Михайлович. – Я семь месяцев ждал, что меня вытащат отсюда. Целых семь месяцев… За это время я многое переосмыслил: и отставку, и то, как легко согласился с предложением Алексея Васильевича. «Вы будете под нашим крылом», – говорил он. А потом я понял, что до меня никому нет дела. Ему просто приказали не допустить дуэль и оградить меня от князя. И вот я здесь, строю дорогу за полтора франка в день, а ночь провожу в арестантском доме. Раз в три недели мне позволяют написать письмо, которое никуда не отправляют. Так что мой вам совет: не ввязывайтесь в эти игры и шлите Воейкова к черту, если не хотите оказаться на моем месте. Ему и подобным мы нужны, как та мягкая салфетка в известном месте: ровно до того самого момента.
– Ефрем Михайлович, поражение – всегда сирота, а у победы сотня родственников. Я не намерен жалеть вас или ругать Воейкова. Вы оказались в трудном положении, а у Алексея Васильевича нет надо мной власти, я ему ничем не обязан. Тем не менее в ближайшие два дня я отплываю в Кале на каботажном судне. С вами или без вас, решайте сами. Со мной на руках паспорт на Фарбера Василия Фомича, настоящий, с отметкой о въезде во Францию. Цвет глаз, рост и усы у вас совпадают. Ну, а возраст… молодому легче притвориться стариком, нежели наоборот. Если надумаете, я остановился в гостинице на улице Гюгена.
– До конца заключения мне осталось четыре месяца и двенадцать дней, – сообщил Еремеев. – Есть ли смысл?
– Буду предельно откровенен, Ефрем Михайлович, – строго произнес я. – Еще до встречи с вами я был готов рисковать собой и своими друзьями ради вашей свободы. Мы бы в два часа поставили тюрьму и гарнизон в позу бегущего египтянина, а за сутки привели к присяге нашему императору этот городок. Не портите окончательно мое мнение о вас как о подданном российской короны. Или вам кажется, что побег из плена – это недостойно мужчины? Помилуйте, когда я был в вашем возрасте, никто из настоящих мужчин не почитал позором для себя быть обманутым женщиной или покинуть место заточения без спроса. Только ребенок не знает, что огонь жжется, а волки кусаются, и вы наверняка отдавали себе отчет, какие могут быть последствия в случае фиаско. Так что возьмите себя в руки.
Вечером Еремеев прислал мне записку через посыльного, а уже утром мы стали действовать.
Бельгийскому кучеру с каретой был предоставлен окончательный расчет и даже доплачено сверх уговоренной суммы. За это «сверх» он должен был изменить маршрут от пристани и проехать на выезд из города через строящуюся дорогу к порту. Там подобрать пассажира и везти его до самого Кале. Мы же планировали преспокойно погрузиться на каботажное судно и на два дня предаться морской прогулке. И каково же было мое удивление, когда судну запретили выход из порта.
* * *
В дивный зимний вечер я с Полиной сидел в каюте каботажного судна «Альбатрос» и забавлялся игрой, которую состряпал тут же с помощью больших листов бумаги и акварельных красок, купленных у ростовщика в ломбарде. Этой игре, вышедшей на грани приличия, я не придавал особого значения, но, как и все необычное, она настолько увлекла виконтессу, что я вынужден был пропустить обед, удовлетворяя женский каприз. Через лист, извиваясь, как анаконда в предсмертных судорогах, тянулась дорога, во всю ее длину расчерченная нумерованными квадратами. В своих немыслимых изгибах и кольцах она проходила между различными соблазнами, выделенными цветом крови. Цветом, предостерегающим на жизненном пути всякого человека, особенно не обремененного житейским опытом. За первым поворотом путнику грозило беспробудное пьянство в компании лихих друзей и красивых подруг. Далее в определенной последовательности на него готовы были наброситься: лень, глупость, мотовство, сребролюбие и дерзкие бретеры. Все они были нарисованы в виде людских фигурок, гнусных и порочных, преимущественно мужского пола, однако попадались и женские, когда разговор шел об измене, платной любви и коварстве. Мы с Полиной по очереди выкидывали кости, а затем передвигали свои фишки на столько шагов, сколько выпало очков. Путь был опасен. Если фишка вставала на квадратик, отмеченный тенью какого-либо из пороков, то, смотря по его тяжести, приходилось пропускать ход или два, или даже возвращаться назад, чтобы искупить грех под сенью соответствующей добродетели. Они также встречались вдоль этой тернистой тропы, правда не в таком изобилии, как соблазны и прочие несчастья. Их было меньше, отчасти по соображениям игрового характера, а может оттого, что неприятные события случаются гораздо чаще. В конце пути победителя ждал нарисованный волшебник, который сжимал в руках пухлый мешок, сродни тому, которым обладает Дед Мороз в начале праздника на детском утреннике. Что лежало внутри мешка, было абсолютно неважно, но призер получал шанс на суперигру, где пришедший последним вынужден был исполнять одно из шести желаний.
Полина сделала глоток вина, бросила кости и неуверенно взялась за фишку. От огорчения у нее поморщился носик. Она уже мысленно сосчитала ходы и предвидела, что ей придется пропустить три кона. Ее фишка остановилась на красном квадрате, возле которого была изображена девица в спущенных панталонах и заглавными буквами подписано: РАЗВРАТ. Это, пожалуй, не самое опасное препятствие на пути к доброму волшебнику, но достаточно обидное, так как по соседству присутствовали два квадрата зеленого цвета: УДАЧА с бонбоньеркой и БЛАГОСЛОВЕНИЕ с ангелом.
– Я вот смотрю на картинку, – кокетливо произнесла Полина, слизывая каплю вина с губы, – и уже сомневаюсь, правильного ли цвета квадратик.
