Клянусь богом, от его слов во мне закипела даже кровь.
Мэддок запрокидывает голову на спинку кресла.
Он соединяет колени, чтобы мне было удобнее, но я разворачиваюсь, упираюсь руками в его мускулистые бедра и опускаюсь на него.
Мэддок с шумом втягивает в себя воздух, а потом, издав рык и сев прямо, стягивает с меня футболку и лифчик.
Одна рука поднимается к моей груди, обхватывая одно из полушарий, а вторая проскальзывает между моих ног.
Я опускаюсь еще ниже, и мы оба стонем.
Я начинаю скакать на нем в позе перевернутой наездницы, следуя ритму музыки, доносящейся из-за двери. Это медленная чувственная мелодия, которая идеально подходит для моей эротической скачки.
А то, как Мэддок касается моего тела, – просто блаженство.
Он стискивает мой сосок, его ладонь ласкает одну мою грудь, а вторая прижата его предплечьем.
Рука между моих ног хлопает по внутренней стороне моего бедра, и я, повинуясь его молчаливой просьбе, раздвигаю для него ноги. Его пальцы скользят вниз по складкам моего лона, по погруженному в меня члену, а потом возвращаются обратно к клитору. Мое тело начинает дрожать. Он снова и снова повторяет свои движения, а затем надавливает на мой клитор, откидываясь вместе со мной назад, пока его спина не упирается в спинку кресла. Я оказываюсь киской кверху, его рука накрывает ее. Наши обнаженные тела трутся друг о друга, мы трахаемся как бешеные.
Мои ноги начинают дрожать, мои стоны становятся все громче и громче.
Он не заставляет замолчать и вскоре тоже начинает стонать.
Наши потные тела двигаются в чувственном экстазе.
Его член начинает пульсировать внутри меня, стенки моего лона сжимаются вокруг него, и Мэддок рычит мне в ухо и кусает его.
Я поджимаю пальцы на ногах, он сдвигает бедра, и вместе мы кончаем: жестко, долго и с наслаждением.
Только когда наше дыхание выравнивается, я понимаю, что сегодня вечером дала Мэддоку именно то, чего он так хотел.
Если я не буду осторожна, он может забрать у меня еще больше.
Я подавляю слабый голосок, который говорит мне, что Мэддок уже сделал это.
Глава 44
Рэйвен
Хриплый стон заставляет меня открыть глаза. Я убираю волосы с лица. Мэддок зарывается лицом в подушку. Посмотрев на меня, он с головой накрывается одеялом.
– Тебе пора бы уже запомнить, что нужно задвигать эти гребаные шторы. По утрам тут чертовски светло.
– Это легко исправить.
– Да, задергивая на ночь шторы.
– Или… ночуя в своей кровати, – шучу я.
Мэддок тут же убирает с лица одеяло и хмуро смотрит на меня.
Я весело смеюсь, глядя в свое окно.
У меня никогда не было окна на солнечную сторону. Ну моим первым окном было окно в Брей-хаусе, но оно выходило на другую сторону, и в нем никогда не сияло солнце.
– Эй. – Неожиданно ласковый тон Мэддока заставляет меня вздрогнуть и повернуться к нему. На его лице отражается та же нежность, что и в голосе, и внутри у меня все переворачивается. – Тебе нравится солнце?
Я пожимаю плечами, и он выразительно смотрит на меня. Я ухмыляюсь.
– Да, здоровяк, нравится. – Я отвожу взгляд и продолжаю: – В нашем трейлере тоже была пара окон, но мне нельзя было убирать простыни, чтобы впустить солнечный свет. – Я хмурюсь, вспоминая об этом. – Даже когда не было электричества.
– Почему?
– Причин было много. Она не хотела, чтобы люди заглядывали внутрь, не хотела, чтобы солнце светило на ее лицо, когда она падала на кровать и спала целый день после работы ночью. Список можно продолжать и продолжать.
– Значит, большую часть времени ты была заперта в маленьком темном помещении. Как ты справлялась с этим, если боишься темноты?
Я облизываю губы.
– По-разному. Как можно меньше времени проводила дома. А когда стала старше, пыталась приходить домой, только когда ее там не было, но она такая непредсказуемая, что я никогда не знала наверняка. Пару недель она работала дома, потом уезжала на неделю, а когда снова возвращалась, то спала целыми сутками напролет. И потом все заново. Ну для меня тогда это было нормально и не казалось таким стремным, как звучит сейчас.
Мэддок молчит.
– Я ничего не знаю о ее жизни до моего рождения. Только что ее отец умер от гепатита, заразившись от грязной иглы, – вот почему она всегда старается держаться подальше от инъекций.
– А ее мать?
– Другой летальный исход, но тоже не обошлось без наркотиков.
– Черт.
– Звучит ужасно, но… – Я думаю о маленьких детях из своего трейлерного парка и о том, что им приходится видеть, их родителях и том зле, от которого им не сбежать, – у кого-то бывает и хуже.
– И ты ударила ту девчонку, готовясь вернуться обратно? Ты не можешь предпочесть свой трейлер этому месту.
– Зато там я все знаю. Я бегала по тем улицам по ночам. Было, конечно, опасно, но по крайней мере я знала свою роль. Мне не приходилось ничего выдумывать, все было обычным делом. Я не собираюсь говорить тебе, что там мое место, но… по крайней мере, я знаю, чего ожидать, если решу вернуться туда.
Я перевожу взгляд на Мэддока.
Он пристально сморит на меня, и я знаю, что ему хочется возразить мне, может, даже сказать, что мое место здесь, если он решит, что меня нужно утешить (а это совсем не так). Но Мэддок принимает все это таким, какое оно есть, и просто кивает.
Я потягиваюсь на кровати, переворачиваюсь на живот к нему лицом и меняю тему.
– Может, все-таки признаешься, что в этой кровати тебе спится лучше, чем в своей?
Мэддок стонет и притягивает меня на себя. Верхняя часть моего туловища теперь лежит поперек его голой груди.
– Нет. А у моих братьев слишком длинные языки.
– И большие члены! – кричит из коридора Ройс.
Мэддок протягивает руку, берет с тумбочки бутылку с водой и бросает ее в дверь.
– Хватит, мать вашу, подслушивать под дверью!
– Я ничего такого не делал! – кричит Ройс. – Я просто шел мимо и услышал, как вы разговариваете.
– Вот и иди куда шел, Ройс! – кричу я и слышу, как удаляются его шаги.
Мэддок хмуро смотрит на меня.
– Почему он слушается тебя?
– Потому что, – я ухмыляюсь, проводя кончиком пальца по его мышцам на его груди, – ему нравятся авторитарные женщины.
Мэддок бросает на меня свирепый взгляд, и я начинаю хохотать.
– Пора вставать. У тебя тренировка, а мне нужно в магазин.
