– Тяжело пришлось?
Он непонимающе посмотрел на меня.
– Я имею в виду, здесь.
– Тяжело и… – Он замолчал, подыскивая слово. – Унизительно. В центре для нелегальных иммигрантов очень плохо. Вот я и пошел в охрану. Мог бы по специальности работать, если бы подобрее к нам относились. – Он пожал плечами. – Так что пока я просто сторож.
– А кем в Сирии работали?
– Врачом. Пятнадцать лет. – Он с тоской обвел взглядом палату.
– Нам пока не удалось найти вашего напарника, Маркуса. Он ведь так выглядит? Опрятно одетый, темные волосы, смуглый, глаза голубые… – Я описывал покойника из гостиничного номера.
Не стоило без особой необходимости говорить Али, что его напарник, возможно, мертв.
Али покачал головой.
– Маркус белый и лысый.
– Где его можно найти, кроме дома?
Он снова покачал головой:
– Мы не то чтобы дружим.
– Но ладите?
– Трудно сказать, – сказал он, потом добавил: – Я его почти не знаю.
– С работой справляется?
– А Маркуса вы будете обо мне спрашивать?
– Да.
Али кивнул:
– Справляется – не то слово.
– То есть?
– В деловой хватке ему не откажешь.
– Что-то вы загадками говорите.
Али фыркнул:
– Разгадка – в мусорных корзинах нах на четвертом этаже отеля.
Я ждал более развернутого ответа, но его не последовало.
– Я и так сказал больше, чем знаю, – пояснил Али. – Догадкой поделился.
– Ладно. А что у Маркуса с карточкой от номеров?
– Не понял.
– Как она оказалась рядом с трупом в пятьсот тринадцатом номере?
– Понятия не имею. – Али пожал плечами.
Я пристально посмотрел на него:
– К вам сегодня придут записать показания. Пока что у палаты подежурит полицейский.
– Меня караулят?
– Нет, защищают. – Я встал.
– От чего? – вдруг возмутился Али. – Сейчас-то что со мной может случиться?
– Возможно, вы – свидетель тяжкого преступления.
– Чего я только не насмотрелся в Алеппо. И когда беженцем был, никто мной не интересовался. Всем было плевать. – Али безрадостно рассмеялся. – А тут я ничего не видел, но меня, видите ли, защищают.
– Иногда человек, сам того не понимая, может что-то знать.
Он снова фыркнул:
– А иногда ничего не понимает в том, что якобы знает. Что так, что этак – один хрен. Старая пословица.
– Слышал такую.
Я вышел из палаты. Пациент снова завопил. Серозубый медбрат направился к двери с явным намерением устроить разборку. Я уже собрался вмешаться, но тут подошла какая-то женщина, по виду врач.
– Опять с пациентами ругается? – спросила она.
Я кивнул:
– Похоже, ему не дали поспать…
– Что ж поделать. Работа у нас такая, – сказала она, угадывая во мне «сову».
Такое часто случалось. Мы – родственные души – узнавали друг друга по бледному лицу и усталому взгляду.
– Я поговорю с ним, – пообещала она. – Спасибо.
Жара стояла стеной. Я думал о том, что пережил Али, и о том, как часто мы обесцениваем трагедию отдельного человека, и тут передо мной притормозил большой черный «БМВ». Я попытался обойти автомобиль, но он проехал чуть вперед и перекрыл мне путь. В тонированном стекле отразилась моя обеспокоенная физиономия. Стекло на задней дверце опустилось. На меня глянуло знакомое лицо.
– Эйдан Уэйтс. Чтоб мне сквозь землю провалиться!.. – глухо, с раскатистым шотландским акцентом буркнул пассажир, похожий на седовласого Люцифера, явившегося из преисподней.
– Паррс.
– А где уважение, сынок?
– Простите, суперинтендант.
Он оглядел меня. Воспаленными, налитыми кровью глазами.
– Куда собрался?
– Никуда.
– Правильный ответ. Садись в машину.
3
Я забрался в прохладную темноту салона. Залитая солнцем улица да и сама жизнь словно бы остались позади, а я попал под власть неведомых сил. На огромном пассажирском сиденье между мной и Паррсом осталось столько свободного места, что хоть ложись и помирай – никого не стеснишь. Боковым зрением я видел его серо-седые волосы, серую одежду. Водитель завел мотор, я уставился перед собой в ожидании.
С суперинтендантом Паррсом всегда приходилось ждать.
Он был пауком, неутомимо плетущим сеть, вершителем судеб, для которого люди – пешки в его игре. Стратег и манипулятор, он мог как разрушить чужую жизнь, так и спасти ее. С моей он уже проделал и то и другое, а потом сослал меня в ночную смену, мол, либо сдохнет, либо уволится. Наверное, я удивлял его тем, что до сих пор жив и никуда не ушел. А удивить Паррса – худшее, что можно было сделать. С моим «ни туда ни сюда» он не получал закономерного итога. Паррс просчитывал свои ходы на несколько месяцев вперед и мою живучесть расценивал как предательство.
Водитель выехал с парковки, и «БМВ» плавно влился в поток машин.
Двигатель работал так тихо, что я слышал, как дышу. Думаю. Жду.
Паррс молчал, и я радовался, что не нужно поворачиваться к нему. Смотреть в непроницаемые красные глаза на землистом лице. Я видел только его руки. Длинные, тонкие пальцы, узловатые серо-голубые вены. Он сжал кулаки, разжал, потом со вздохом подался вперед:
– Пристегнись.
Я украдкой покосился на него. Он смотрел в окно; на его лице блуждало подобие улыбки.
– Мы же не хотим, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я застегнул ремень безопасности, и мы поехали дальше.
– Над твоей головой сгущаются тучи, Эйдан. Немногие на твоем месте продержались бы столько месяцев.
– Спасибо, сэр.
– Это не комплимент, и помолчи, когда тебя не спрашивают.
Я проглотил грубость и опустил голову.
– Надо же, учишься держать язык за зубами. До меня дошли сведения, что ты сработался с инспектором Сатклиффом… – Паррс помолчал. – Как тебе удается ладить с этой слоновьей задницей?
– Запросто.
Он шумно выдохнул носом.
– Не умничай. Тебе задали вопрос.
– Нас не дружить вместе поставили, сэр.
– С чего ты так решил?
– Я обвинил его в подтасовке улик, а он собирался свидетельствовать против меня.
