– Сюда? – спросил Ники.
Фиск кивнул, и близнецы исчезли в черном прямоугольнике двери.
Я посмотрел на Фиска.
В дом он так и не зашел. Оторвал взгляд от подвала, где когда-то был узником, посмотрел в сторону кухни, где убили его жену, и сказал:
– Если не возражаешь, я подожду снаружи.
Я не знал, что между нами – мир или война, но обрадовался возможности выйти из дома.
Я поддержал Фиска под руку, и мы вышли в безмолвие летнего дня. Из дома послышался звук, похожий на приглушенный крик. Я не знал, приедут ли Фиски. Не знал, что Донни явится на место заранее. Не знал, что они собираются сделать со мной. Может, бросят в подвал к Бейтмену.
Я пошел на риск.
Ладно бы Бейтмен терроризировал только меня. Но он переключился на мою сестру. Только мы с Фиском отошли от дома, как тишину прорезал выстрел. Потом еще один. Фиск еще крепче сжал мою руку, и мы продолжили путь.
– Та сумка с чердака…
– Я выбросил ее в ручей, – сказал я торопливо.
– Внутрь не заглядывал? – Фиск пристально посмотрел на меня.
Я замотал головой. Возможно, от этого ответа зависела моя жизнь.
Фиск не успел ничего сказать, потому что из дома вышли близнецы. Достали из фургона по канистре бензина и молча вернулись в дом. Потом появились снова. Ники подошел к отцу и отдал ему клочок бумаги.
– Нашел на полу, – пояснил он.
Все еще опираясь на мою руку, Фиск длинными тощими пальцами разгладил смятую бумажку.
– Что это? – спросил он.
– Имя и адрес моей сестры. Он угрожал ей.
Фиск посмотрел на меня, потом протянул мне бумажку. Я снова смял ее, подошел к двери и зашвырнул внутрь. Обернулся.
Донни с окровавленным гвоздодером в руках пристально смотрел на меня.
– Чувак сказал, что он твой отец. Это правда?
Кажется, я помотал головой.
Не в силах больше видеть Фисков, я ушел в свою машину. Фургон загораживал мне выезд. Фиск оперся на одного из сыновей, сказал что-то другому, и тот забежал в дом. Вскоре из двери вырвались клубы дыма. Не глядя на меня, Фиск и Ники забрались в фургон и поехали к главной дороге. Позади раздался звук второго мотора. Машина Донни была припаркована у черного хода. Я поехал за фургоном.
Донни следовал за мной.
На середине подъездной дорожки у фургона включились тормозные фонари. Наша странная процессия резко остановилась. Я оказался в ловушке. Посмотрел в зеркало заднего вида. Сзади машина Донни. Слева и справа бескрайние поля, озаренные светом заходящего солнца. Далеко не убежишь. Дверь фургона открылась. Из него вышел Николас Фиск и, опираясь на трость, поковылял в мою сторону. Я сжал руль, пытаясь унять панику. Фиск облокотился на крышу машины и постучал тростью в стекло. Я его опустил.
Фиск сурово на меня глянул и бросил мне что-то на колени.
Все тот же смятый клочок бумаги.
– Мальчики считают, что это крайне неосмотрительно. Хочешь – пользуйся, хочешь – нет, но я бы ничего ценного там не оставлял. – Фиск кивнул на дом.
Я посмотрел в зеркало. Из окон и дверей дома рвалось пламя.
– Кстати, там были просто перчатки, – сказал Фиск.
– Простите?
– В сумке, которую ты украл. Боксерские перчатки моего отца. Я их спрятал, потому что Трейси ненавидела бокс. Там никогда не было денег. Я только что сказал об этом твоему старику. Не знал, что еще сказать…
– Он не мой старик, – сказал я.
Фиск прищурился:
– Определенное сходство есть, но зрение у меня уже не то… – Он доковылял до фургона и забрался внутрь.
Фургон завелся и, просигналив поворотником, поехал направо. Какое-то время я следовал за ним, Донни ехал за мной почти впритык. Я встал на обочине и пропустил его. Даже не взглянув на меня, он проехал мимо.
Я сидел в тишине и смотрел, как угасает день.
Что-то ударило в стекло. Я вздрогнул, но это была всего лишь капля дождя. За ней последовала еще одна и еще, и наконец разразился ливень. Он заливал лобовое стекло, окутывал машину пеленой. В шуме дождя мне чудились сотни тысяч далеких голосов.
XII
Убить ради любви
[30]1
В город я вернулся поздно вечером. После десяти часов за рулем глаза слезились, кожа пропахла соленым потом. Какое-то время я колесил по городу, не зная, как поступить. Потом обреченно развернул клочок бумаги с адресом сестры.
Я припарковался за квартал от ее дома. С волнением представил, как постучу сейчас в дверь и мы увидимся впервые за двадцать лет. Прикинул, что скажу и как она на меня посмотрит. Как отреагирует. Я заставил себя выйти из машины. Стал ее запирать и выронил ключ. Посмеялся над собственной неуклюжестью.
Дом был длинным, многоквартирным. Наверное, сестра снимала жилье. В нескольких окнах горел свет, где-то бормотал телевизор. Я посмотрел на часы. Начало одиннадцатого. Поздновато для визитов. Я пошел по дорожке к дому. Перед глазами замелькали радужные сполохи. На мгновение мне показалось, что сейчас я поднимусь над землей, выйду из тела и буду смотреть на себя со стороны.
Но этого не случилось.
Я собрался постучать в дверь, но увидел в стекле свое отражение. Черный, видавший виды костюм. Темные круги под глазами – мне никак не удавалось отоспаться. Порезы и синяки после драки с Бейтменом, будто ночные кошмары стали явью и оставили следы на теле. Я ждал, что отражение начнет искривляться и плыть, но оно не изменилось, и впервые за много месяцев, полных сомнений и неуверенности, я узнал в нем себя.
Я был сыном своего отца. Жестоким человеком. Хотя думал, что только притворяюсь таким.
Электризующее волнение рассеивалось. Я неосознанно отступил от двери на шаг. Потом еще на один, сознательно. И пошагал прочь от самого себя.
По улице шли две девушки, весело о чем-то болтали и смеялись. Я опустил голову, но, когда поравнялся с ними, дыхание у меня перехватило. Лицо одной из девушек казалось знакомым. Непослушные кудри, большие, задумчивые глаза. Она увидела меня, и выражение ее лица изменилось.
Я не остановился.
Оливера Картрайта и Гая Расселла приговорили к пожизненному заключению за попытку провоза наркотиков в Объединенные Арабские Эмираты. Насколько мне известно, они все еще ждут разрешения обжаловать приговор. Клуб «Инкогнито» перешел к Алисии, дочери Расселла. Теперь он называется «У Расселла». Клиентура и концепция клуба тоже поменялись. В больнице Святой Марии мне сказали, что Эми Берроуз уволилась и уехала. В один из вечеров я позвонил человеку, с которым она встречалась, Россу Брауну, хотел спросить, не знает ли он, где она и что с ней. Мне ответил знакомый женский голос. Я улыбнулся и повесил трубку. Софи и Эрла я видел в центре города. Они шли, держась за руки, и о чем-то весело разговаривали. Такие юные. Энтони Блик продолжал утверждать, что Фредди Койл умер естественной смертью, пока его останки не обнаружили на заднем дворике бывшего дома Блика. Череп Койла был проломлен. Наташа Рив решила не продавать «Палас-отель», а открыть его под другим названием.
