Хотя медлительность ученых отчасти оправдана: если на вопрос, где Великий Олень обитает, можно смело ответить «везде», то на вопрос, кому удалось заполучить хотя бы волосок из его великолепной шкуры, последует удрученный ответ: «Никому». Кажется, он наделен даром бессмертия и неуязвимости — во всяком случае, для обычной пули. Кто знает, принесла бы успех серебряная пуля: лично я никогда не использовал ее и вообще сомневаюсь, что отыщется охотник, достаточно богатый для того, чтобы непрерывно палить серебром по любому промелькнувшему в кустах силуэту. А если таковой и найдется, более чем уверен: человеку, использующему подобные боеприпасы, никогда не суждена встреча с Великим Оленем. Зверь, который сумел наставить на путь истинный святого Губерта, слишком мудр для этого. Он может показаться охотнику, лишь если сам так решит, — но и в этом случае не останется на виду так долго, чтобы охотник успел вскинуть ружье с серебряными пулями. Появится на миг, с пренебрежением фыркнет и растворится в воздухе: точь-в-точь как Чеширский Кот, обитатель Страны Чудес. Только у кота последней исчезает его улыбка, а у Оленя — презрительный взгляд.
Даже при встрече со мной все произошло именно так, хотя в моем ружье было не серебро, а лишь безопасный для Оленя свинец…
Отпечатки его копыт тоже имеют свойство растворяться в воздухе. Однажды я шел по следу Великого Оленя долгие мили — и вдруг он внезапно исчез, как исчезает деревце, на ваших глазах выращенное фокусником в трюковой кадке. Несомненно, Олень решил, что пришло время дематериализоваться, и покинул нашу реальность с той же легкостью, с какой это делает призрак. Индеец, сопровождавший меня в той охоте, не поверил этому, отказался вернуться со мной в лагерь и с упорством, достойным лучшего применения, продолжил погоню, идя вдоль исчезнувшего следа. Несчастный глупец! Да, всего через пару часов он добыл большого оленя, но мне едва удалось сдержать улыбку: этот совершенно обычный зверь не имел ничего общего с тем трехрогим исполином, которого видели святой Губерт и Мюнхгаузен.
Наука затрудняется определить, к какому именно виду относится Великий Олень. Описания его действительно противоречивы, поэтому я склонен, не уточняя вид, отнести его к роду оленей, Cervus, и ограничиться этим. Правда, один современный автор считает Великого Оленя лосем, соотнося его с некогда знаменитым в Пенсильвании «одинцом из Синнамахонинга», убитым в 1867 году.
Однако что за нелепость — предполагать, будто Великий Олень может быть убит! Это все равно что поверить в кораблекрушение «Летучего Голландца»: нет, он не пойдет на дно, а будет скитаться по морям до самого Страшного Суда! И великий кракен, спящий в океанской бездне, тоже не покинет своего убежища раньше, чем пробьет последний час для всего живого на Земле. О нет, как можно поверить в смерть Великого Оленя! Ведь вот же он, огромными скачками несется по склону холма, ускользает от, казалось бы, верного выстрела, — как я видел его давным-давно, пытаясь поймать в прорезь прицела… как вижу я его и сейчас, стоит лишь закрыть глаза. Вот на фоне неба появляется его голова, увенчанная тройной короной, вот щелкает затвор охотничьей винтовки, уходит в никуда бесполезная пуля… Олень невредим. Огромный и могучий Олень, дух и символ всего оленьего рода, по-прежнему невредим, сколько бы пуль ни было в него выпущено.
Теперь я вижу его даже чаще, чем в те годы, когда охота на оленей была для меня чем-то обыденным…
Еще долго ему суждено пролетать в стремительном беге по холмам и долинам, одним прыжком переноситься через ущелья, слизывать капли утренней росы с верхних ветвей высочайших сосен. Долго ему будет не страшен грохот выстрелов и жгучие удары свинца. Но уже сейчас разговор ружей слышен в каждом лесу — и многие старожилы никак не могут разрешить, казалось бы, совершенно очевидную загадку: «Куда же подевались олени?»
Если олений род обречен исчезнуть с лица планеты, то Великий Олень, неуязвимый и бессмертный, исчезнет тоже. Он уйдет вместе с последними зверями своего племени; не примет смерть от руки человека, но словно бы погрузится в небытие, истает, пропадет, растворится в тумане. Отзвучит, как отзвучали и умолкли песни древних бардов.
И все забудут о том времени, когда он ступал по Земле.
Перевод Григория Панченко, Сергея Удалина
Неблагодарная росомаха
В данном случае Сетон-Томпсон выступил в качестве не американского, но канадского автора. А Канада в то время входила, пусть уже скорее формально, в Британскую империю (да ведь и сам Сетон-Томпсон родился в Великобритании, в Канаду его семья перебралась через несколько лет, причем это вовсе не было эмиграцией), вот почему этот рассказ предназначался для публикации в английском сборнике сказок и легенд.
Перед нами не рассказ или притча по мотивам индейских легенд, как то было в «Историях лесов и степей», но действительно запись индейской легенды. Почти буквальная, фактически лишенная литературной обработки и принятых для европейского творчества моральных оценок. Сетон-Томпсон никогда не включал ее в какой-либо из своих сборников — и, похоже, вообще не считал эту легенду своим авторским произведением. Но все же дело обстоит именно так, хотя грань между автором и публикатором в подобных случаях условна. Опытнейший натуралист и охотник, о злокозненном нраве росомахи он знал не понаслышке — и, надо думать, осознанно выбрал из множества индейских сюжетов именно этот…
Однажды росомаха гуляла по склону горы и неожиданно увидела огромный камень.
— Не твои ли шаги я сейчас слышала? — спросила она, поскольку росомахи — осторожные звери и любят знать причины всего.
— Нет, конечно, — ответил камень. — Я не умею ходить.
— Но я видела, как ты шел, — настаивала росомаха.
— Боюсь, тебя не научили быть правдивой, — возразил камень.
— Не нужно так говорить, ведь я видела, что ты ходил, — ответила росомаха, — хотя я совершенно уверена, что меня тебе никогда не догнать!
Она отбежала в сторону и остановилась посмотреть, последует ли за ней камень, но тот, к ее досаде, лежал на прежнем месте. Тогда росомаха подошла к нему совсем близко и, ударив лапой, сказала:
— Ну, теперь ты станешь меня ловить?
— Ходить я не могу, но могу катиться, — ответил камень.
А росомаха засмеялась:
— О, так тоже хорошо, — и побежала вниз по склону.
Сначала она бежала совсем медленно. «Просто чтобы дать камню шанс», — думала она, а потом ускорила шаг, поскольку оказалось, что камень преследует ее по пятам. Но чем быстрее мчалась росомаха, тем быстрее катился камень, и вот уже она, ощутив свою малость в сравнении с ним, начала уставать и очень сожалеть, что не оставила камень в покое. «Если припустить что есть мочи, то я доберусь до того высокого леса у подножья горы, где камень не сумеет пройти», — решила росомаха и, собрав все свои силы, поскакала через ветки и уступы. Но, как она ни старалась, камень следовал за ней. Наконец она до того устала, что перестала различать, куда бежит, и, споткнувшись о ветку, упала. Камень тут же остановился, а росомаха закричала:
