— Вот твоя свистящая ящерица. Видишь, не ящерица вовсе, а лягушка. Ученые люди называют ее Hyla pickeringii, а добрые шотландцы ее уважают, потому как у нее на спинке — видишь? — андреевский крест
[10]. Понимаешь, те, которые свистят, спрятались в воде и только рыльца выставили, вот их и сложно углядеть. Стоит тебе подойти, как они камнем на дно ныряют. А эту ты забери домой, угости хорошенько, и увидишь, как она горло раздует так, что оно величиной с нее саму сделается, и засвистит что твой паровозный гудок!
Ян оттаял и рассказал о ящерице, которую увидал по дороге.
— Никакая это не ящерица. И не змея. Я здесь таких и не видывал. Это, должно быть, северная двухлинейная саламандра, Spelerpes. Саламандры чуток похожи на лягушку — амфибии, живущие на суше, а ящерица — это та же змея, только с ногами.
Это был божественный свет, просиявший с небес. Все сомнения Яна улетучились. Теперь он тепло смотрел на незнакомца и забросал его вопросами. Он даже рассказал, как добыл Книгу О Птицах. О, как же странник фыркал по поводу «этого никуда не годного мусора»!
Ян поведал о своих трудностях и получил разумные и исчерпывающие ответы. Так, гнездившаяся на земле парочка из черного самца и коричневой самки стала обычными тауи. Неизвестный голос из дальнего леса, выводивший весенним утром чудесную мелодию, которую Ян воспроизвел как «клак-клак-клак», большой серый дятел, скучавший на высоких сухих деревьях и взмывавший с них с золотой вспышкой, прекрасное чучело птицы с красной головой, желтыми крыльями и желтым хвостом, виденное в магазинчике таксидермиста, слились воедино и обрели имя — американский золотистый или золотой шилоклювый дятел. Подвешенное на дереве гнездо оказалось принадлежащим иволге. Неизвестная голубая оса, казавшаяся очень ядовитой, которая приземлилась прямо на грязь и трепетала там крыльями, и странная невидимая сила, сооружавшая на стенах хозяйственных построек глиняные гнезда, полные мертвых изуродованных пауков, представляли собой одно и то же — осу пилюльную, или Pelopæus.
Мимо пролетела черная бабочка, и Ян узнал, что это траурница или, выражаясь научным языком, Vanessa antiopa, и эта конкретная особь, должно быть, пережила спячку, поскольку появилась так рано по весне. А еще — что это прекрасное создание является великолепным завершением эволюции черно-коричневых волосатых гусениц.
Высоко в небесах пролетел сизый голубь, неся большой пук ниток, и Ян услышал рассказ о величественных гнездовьях голубей на далеком юге и о регулярных миграциях этих птиц, вызванных не чем иным, как потребностью в пище. Он слушал о перелетах на север, где эти птицы собирали парусные — или крылатые — орешки со ржавых вязов в Канаде; о миграции в августе на рисовые поля Каролины; о паломничестве голубей в долину Миссисипи, где на берег реки падают буковые орехи и желуди…
О, каким же это утро оказалось наполненным, богатым на события! Казалось, все перевернулось с ног на голову. Пока Ян и незнакомец шли вдоль холма, поросшего соснами, две большие птицы снялись с земли и с шумом пронеслись меж деревьев.
— Это воротничковые рябчики. Фермеры называют их просто рябчиками. Эта парочка живет тут неподалеку. Они прилетают на этот берег за ягодами гаультерии.
И Ян тут же поспешил нарвать и попробовать этих ягод. Он набил карманы ароматными ягодами и прочими съедобными растениями и жевал их по дороге.
Во время пути они услыхали далекую, слабую барабанную дробь.
— Что это? — с тревогой спросил Ян.
Незнакомец прислушался и ответил:
— Ты только что видел эту птицу. Самец рябчика подает знак подруге.
Нечто похожее на воробья из ранних воспоминаний Яна стало чибисом из книг. Певчие птицы, замеченные у ручья, в тот день превратились в американского певчего воробья, личинкоеда-свистуна, бурого короткоклювого дрозда. Красные и белые триллиумы, собачий зуб, клейтония, эпигея ползучая — все они впервые получили имена и стали ему настоящими друзьями, вместо того чтобы оставаться прекрасными, но туманными и вгоняющими в уныние загадками.
Незнакомец тоже подобрел, и его грубоватое лицо сияло: он нашел в Яне родственную душу, терзаемую жаждой познания. Он сам был таким в юности и теперь почитал за честь избавить мальчика от тех страданий, которые ему довелось испытать самому. Его уважение к Яну было неподдельным, а сам Ян впитывал каждое его слово. Ничто из услышанного не было им впоследствии забыто. Он, казалось, попал в страну грез, поскольку постиг наконец величайшее благо на земле — сострадание: всеобъемлющее, разумное, понимающее сострадание.
Это весеннее утро Ян считал впоследствии началом новой эры в своем сознании — не в воспоминаниях, поскольку они относились к прошлому, но именно в сознании, в его настоящем.
И ярче всего, сильнее всего в этой новой эре ощущался даже не суровый странник с мягкими манерами, не новые птицы и растения, но запах гаультерии.
Запах запечатлелся в памяти лучше, чем все остальное, он делал все прошедшее реальным. Индейцы знали о таком воздействии запахов: многие из них в свое время находили запахи, которые вызывали в воображении счастливейшие из моментов жизни, и хранили их в специальной сумке для лекарственных растений. Пригоршня сосновой хвои, грудка мускуса, кусочек еловой смолы были дороги им, поскольку возвращали в мир грез, в наилучшие, самые счастливые воспоминания.
И именно эти верования стали одной из первых мишеней для глупых белых людей, претендующих на то, чтобы просвещать краснокожих дикарей. Белые в своем невежестве объявили знания о запахах полным вздором, в то время как ученые мужи давно постигли эти простые истины.
Ян понятия не имел, что случайно раскрыл секрет индейской сумки с лекарствами. Но впоследствии он часто вызывал в памяти этот чудесный день, используя «лекарство» — эту естественную, простую магию запаха гаультерии.
За то утро Ян узнал и пережил больше, чем смог бы выразить словами, и, может быть, поэтому совершил один из самых глупых поступков в своей жизни, который, вероятно, выставил его в дурном свете перед незнакомцем.
Это случилось уже после полудня. Они слишком задержались: незнакомец рассказывал о разнообразных вещах, которые хранил дома, а затем наконец признался, что должен идти.
— Что ж, пока, паренек. Надеюсь, мы еще увидимся.
Он протянул руку. Ян пылко пожал ее, но в голове его бурлило слишком много мыслей и чувств; вдобавок его неуверенность в себе и застенчивость были слишком сильны, и он не ответил на завуалированное предложение незнакомца. Таким образом, они расстались, не узнав ни имени, ни адреса друг друга.
Ян осознал, какой промах совершил, когда было уже слишком поздно. Он обыскал все окрестные рощи в надежде вновь повстречать незнакомца, но усилия оказались тщетными.
VI. Гленьян
О, какую песню в этом году выводили дикие гуси! И как их трубные голоса заставляли трепетать сердце Яна, задевая там новые потаенные струны, которые дрожали и отзывались в унисон!
