Подождав для верности, охотник подобрался к обрыву и выстрелил в ее тело еще раз; перезарядив ружье, он осторожно спустился к дереву, на котором все еще сидели медвежата. Они глядели на него с пугливой серьезностью, а когда охотник решил вскарабкаться на дерево, полезли выше. Охотник подбирался ближе, и тогда один из медвежат жалобно захныкал, а второй сердито зарычал. Их недовольный крик становился все громче.
Лэн достал крепкую бечевку и по очереди стащил детенышей на землю. Один из них бросился на него и, хоть и был чуть побольше кошки, наверняка серьезно ранил бы человека, если бы Лэн не удержал его рогатиной. Привязав их к крепкой, но гибкой ветке, он вернулся к лошади, достал мешок для зерна, усадил медвежат внутрь и поскакал к своей хижине. Он надел на них ошейники и посадил на цепь у столба, на который они тут же взобрались и принялись хныкать и ворчать с верхушки, в зависимости от характера. В первые дни оставалась опасность, что медвежата задушатся цепью или умрут от голода, но наконец их обманом заставили выпить немного молока, бесцеремонно сдоенного у привязанной тут же коровы. Спустя неделю они немного смирились со своей участью, и с тех пор, когда хотели есть или пить, стали обращать внимание на своего тюремщика.
Итак, два маленьких ручейка все еще текли бок о бок, теперь подальше от горы, становились все глубже и шире; перекатывались через запоры, радуясь солнцу. Примитивная плотина могла удержать их на какое-то время, но они преодолевали ее и мчались дальше по прудам и глубинам, которые питали куда более мощные потоки.
II. Ручьи и шахтерская плотина
Джек и Джилл — так охотник назвал медвежат, и Джилл, маленькая фурия, и не пыталась изменить первое впечатление о ее скверном характере. Когда человек приносил еду, она как можно выше взбиралась на столб и рычала, либо она восседала там в угрюмом и молчаливом страхе. Джек же слезал вниз и, натягивая цепь, бежал к своему тюремщику, негромко попискивал и в конце концов поглощал еду — с превеликим удовольствием, но без всяких манер. У него было полно странных привычек: живой укор всем тем, кто утверждает, что у животных нет чувства юмора. Спустя месяц он стал настолько ручным, что его спустили с цепи. Медвежонок ходил по пятам за хозяином, словно пес, а его забавные ужимки постоянно веселили Келлиана и тех немногих друзей, которые у него были.
Ниже хижины, где тек ручей, раскинулся луг — Лэн скашивал там достаточно сена, чтобы всю зиму кормить двух своих лошадок. Тем летом, когда пришла пора сенокоса, его спутником стал Джек: он или следовал за Лэном в опасной близости от косы, или же сворачивался клубком на часок-другой, охраняя его пальто от злобных чудовищ — сусликов и бурундуков. День приятно разнообразился всякий раз, когда косарь обнаруживал шмелиное гнездо. Конечно же, Джек любил мед и отлично знал, откуда он берется, так что зов: «Мед, Джеки, мед!» срабатывал всегда, и медвежонок в спешке ковылял к тому месту. С довольным видом задрав нос, он осторожно подбирался поближе, зная, что у шмелей и диких пчел есть жало. Поджидая удобного случая, он проворно прихлопывал шмелей лапами одного за другим, и те оставались на земле, раздавленные; потом он тщательно принюхивался и осторожно шевелил гнездо, выманивая на смерть последних оставшихся. Когда над ним реял рой из примерно дюжины шмелей — а в гнезде не оставалось никого, — Джек осторожно выкапывал его и, чавкая, как поросенок у корыта, съедал сначала мед, затем воск и личинок, а напоследок — убитых шмелей, и его длинный извивающийся алый язык торопливо подгонял отстающих в жадную пасть.
Лу Бонами, ближайший сосед Лэна, работал раньше ковбоем и погонщиком овец, а сейчас — старателем-разведчиком. Он со своей собакой жил в хибарке примерно в миле от хижины Келлиана. Бонами наблюдал за тем, как Джек «выступает с пчелиным кордебалетом». И как-то раз, заглянув к Келлиану, он выкрикнул:
— Лэн, тащи сюда Джека, повеселимся!
Он повел их вдоль ручья вглубь леса. Келлиан шел следом, а по пятам за ним ковылял Джеки, то и дело принюхиваясь, чтобы случайно не отправиться не за теми ногами.
— Вот мед, Джеки, мед! — И Бонами указал на дерево, где висело огромное осиное гнездо.
Джек склонил голову в одну сторону, а носом потянулся в другую. Без сомнения, эти жужжащие штуки выглядели как пчелы, хотя раньше он ни разу не видел такого улья, а тем более — в таком месте.
Но Джек все-таки взобрался на дерево. Люди ждали: Лэн сомневался, стоит ли подвергать любимца такой опасности, Бонами же настаивал, что шутка над медвежонком выйдет первоклассной — номер он выкинет что надо! Джек добрался до ветки, на которой высоко над водой висело гнездо, но продвигался с нарастающей осторожностью. Никогда он не видел такого улья, да и запах от него шел неправильный. Джек сделал еще один шаг вперед: ужасно много пчел! — и еще шаг: это, без сомнения, пчелы; осторожно протянул лапу: пчелы — значит мед; еще ближе — и теперь он оказался футах в четырех от огромного бумажного шара. Пчелы сердито гудели, и Джек, сомневаясь, отступил. Люди захихикали, потом Бонами ласково и лицемерно произнес:
— Мед, Джеки, мед!
К счастью, медвежонок двигался медленно, все еще в сомнениях, не делал резких движений, а потом, хотя снизу его и понукали, долго ждал, пока весь пчелиный, по его мнению, рой не вернется в улей. Тогда Джеки вздернул нос и слегка продвинулся дальше, пока не очутился прямо над зловещим бумажным шаром. Протянул лапу — и по счастливой случайности заткнул мозолистой подошвой выход; второй лапой он схватил гнездо и, кувыркнувшись головой вниз, полетел в воду, увлекая его за собой. Пока Джек летел до воды, он успел задней лапой разорвать гнездо в клочья, потом выпустил его и поплыл к берегу. Гнездо, вернее, его лоскуты плыли вниз по течению, а Джек бежал по берегу, пока остатки гнезда не прибило к неглубокому месту — и тогда он снова прыгнул в воду. Осы или утонули, или слишком намокли, так что Джек, торжествуя, вытащил свой приз на берег. Конечно, меда там не нашлось — обидно! — но зато он обнаружил там много толстых белых личинок, почти таких же вкусных, как мед, и Джек ел их и ел, пока его брюшко не превратилось в надутый шарик.
— Ну и как? — хохотнул Лэн.
— Сами в дураках остались, — скривившись, буркнул Бонами.
III. Запруда с форелью
Джек подрос и стал настоящим крепышом, теперь он ходил за Келлианом далеко, до самой хижины Бонами. Однажды, наблюдая за тем, как медвежонок буйно кувыркается по лужайке, Келлиан сказал приятелю:
— Боюсь, кто-нибудь налетит на него в лесу да и пристрелит, будто он дикий.
— Тогда почему бы тебе не пометить его, ну там, овечье кольцо в ухо прицепить? — поступило предложение от овцевода.
Таким образом, без особого желания Джека, его уши оказались проколоты и украшены сережками, как у барана-рекордсмена. Намерение похвальное, однако серьги Джека не только не украшали, но еще и мешали ему. Целыми днями он сражался с ними, а когда в конце концов притащил за собой в дом ветку, которая застряла в его левой сережке, Келлиан с досадой снял их.
