Двое отчаянных парнишек прошли однажды по его следу до каменистой расщелины. Лошади отказались идти, парни отправились пешком, и больше их никто не видел. Медведь держал мексиканцев в суеверном ужасе, они верили, что убивать его нельзя, — и он прожил еще год в стране пастбищ, где его знали и боялись, называя Монархом Пределов. Он убивал по ночам, не скрываясь, и отдыхал в ближайших скалах, куда не могли попасть всадники.
Бонами оставил бесполезную погоню, но Келлиан все лето — и всю зиму, раз уж гризли перестал ложиться в зимнюю спячку, — скакал и скакал по окрестностям в поисках Монарха, и каждый раз он приходил слишком поздно или слишком рано. Он почти бросил это дело, не от отчаяния, но из-за нехватки денег, и тогда получил весточку от богача, журналиста-горожанина, который предложил увеличить награду в десять раз, если Монарх будет не убит, но взят живым.
Келлиан послал за своим старым напарником, а когда пришла весть, что накануне вечером близ пастбища Белл-Дэш медведь убил знакомым способом трех коров, они, не щадя ни себя, ни лошадей, отправились на место. Скакать всю ночь, десять часов подряд — это значит, что лошадей почти загнали, но люди оказались железными, а новых лошадей им доставили с задержкой едва ли в пару минут. Вот и недавно убитые бычки, а вот и могучие следы, начертавшие имя медведя. Ни одна гончая не выследила бы его лучше, чем Келлиан. В пяти милях от подножия росли непролазные заросли терновника. Следы ныряли внутрь, но наружу не выходили, так что Бонами остался на страже, пока Келлиан мчался обратно с новостями.
— Седлать самых лучших! — поступил приказ.
Когда Келлиан объявил привал, охотники опустили ружья и сняли патронташи.
— Так, ребята, он тут в безопасности. И не попытается выйти из зарослей, пока ночь не наступит. Застрелим его — получим награду от скотоводов, возьмем живым — а это просто сделать на равнине, — получим награду от газеты, в десять раз больше. Давайте-ка оставим ружья, лассо нам хватит.
— Может, возьмем все-таки огнестрел, просто чтобы был под рукой?
— Нет уж, я хорошо знаю толпу, выпадет шанс — и они не устоят, так что никаких ружей. Ставлю на лассо.
Тем не менее трое взяли с собой тяжелые револьверы. Семь доблестных всадников на семи отличных конях скакали весь день, чтобы встретить Монарха Пределов. Он пока что скрывался в кустарнике — утро еще не закончилось. Охотники начали швырять в его сторону камни и кричать, чтобы выманить наружу, но безуспешно. Потом поднялся послеполуденный равнинный ветер — воздух, текущий вниз с гор. Тогда охотники подожгли траву, и в кустарник потянулся клубящийся пласт дыма и огня. Оттуда послышался хруст, перекрывавший треск огня, кустарник расступился, и из дальнего конца вырвался медведь — Монарх, Гринго, гризли Джек. Со всех сторон его обступили всадники, вооруженные не ружьями, но сыромятными змеями, и петли в воздухе означали узы или смерть. Люди оставались спокойными, но лошади, ввергнутые в панику, храпели. Гризли то разглядывал всадников — едва заметно, — то удостаивал вниманием лошадей, а затем, неторопливо развернувшись, помчался к гостеприимным горам.
— Внимание, сейчас, Билл! Мануэль! Это и тебя касается.
О, благородные кони, отважные люди! О, великий старый гризли, вот каким я вижу тебя сейчас! Скотоводы и скотоубийца — лицом к лицу!
Три всадника, которых ни разу не сбрасывала лошадь, рыскали кругом и мчались вперед, словно соколы, их лассо вращались и пели — все выше и выше, — и весьма озадаченный, но пока не обозленный Монарх поднялся на задние лапы и уставился со своей недюжинной высоты, как с башни, на людей и лошадей. Если, как поговаривают, доблесть побежденного передается победителю, тогда, без сомнения, в этой могучей груди, в лапах толщиной с бычью шею хранилась мощь тысяч быков, побежденных медведем в бою.
— Каррамба! Что за медведь! Педро не слишком и заблуждался.
«Фью-фью-фью!» — реяли в воздухе лассо. «Фьють! Хлоп!» — падали они: первое, второе, третье. Эти люди не промахивались. Три лошади подскочили к медведю, три петли метили в шею огромного зверя. Но быстрее мысли взметнулись лапы, лассо соскользнули, и лошади, понукаемые и готовые к рывку, разбежались в стороны — пустые веревки тянулись за ними.
— Хей, Хэл! Хо, Лэн! Наперерез! — прозвучало, когда гризли, избегая неравной схватки, направился к горам.
Но вертлявый мексиканец в одежде, расшитой серебром, со свистом метнул лассо, а затем, когда петля зацепилась гризли за колено, пришпорил лошадь, изо всех сил дернув Монарха. Громогласно и гневно рыкнув, медведь повернулся, сжал веревку могучими челюстями — та прошла недалеко от его ушей, — и перегрыз ее так легко, как собака перегрызает ветку. Лошадь, почувствовав свободу, рванулась в сторону.
Всадники кружили вокруг медведя, ближе и ближе, поджидая удачный момент. Петли падали ему на шею не один раз, но он выскальзывал из них, словно играючи. И снова его поймали за лапу и дернули вниз, почти повалили усилием двух крепких жеребцов, и теперь медведь разъярился. Память о давних днях или, вернее, привычка давних дней вернулась к нему — тех дней, когда Джек научился сражаться со сворой тявкающих собак, которые уворачивались от его ударов. Он стоял вдалеке от горящей поросли, но вблизи находился куст, и, повернувшись к нему широким задом, медведь стал поджидать кружащих возле него врагов. Все ближе и ближе подбирались они, понукая перепуганных коней, а Монарх смотрел, ждал, как собак в старые времена, пока они не сгрудятся вместе, а потом рванулся вперед каменной лавиной. Кто может увернуться от броска гризли? Когда он оттолкнулся, земля дрогнула, а когда ударил — колыхнулась. Три человека, три лошади на одной линии. Пыль стояла столбом, они только и успели заметить — удар, удар, удар! Лошади больше не поднялись.
— Санта Мария! — раздался предсмертный крик, и застывшие всадники рванулись, чтобы увести медведя прочь. Три лошади и один человек погибли, второй был на грани смерти, и только третий уцелел.
Огромный медведь торопливо заковылял к спасительным горам. «Бах! Бах! Бах!» — загомонили револьверы ему вслед, и четыре всадника, понукаемые Келлианом, помчались наперерез. Обогнав медведя, они развернулись к нему. Пули ранили его во многих местах.
— Не стрелять! Не стрелять, изматывать его! — выкрикнул охотник.
— Изматывать? Глянь-ка на Мануэля и Карлоса! Через сколько минут мы ляжем с ними рядом?
И револьверы бешено палили, пока не вышли все патроны. Монарх взвился, на его морде от ярости выступила пена.
— Продолжать! Без нервов! — выкрикнул Келлиан.
Его лассо метнулось, и в то же мгновение поднялась убийственная лапа. Лассо обвилось вокруг нее. «Фьють! Фьють!» — ринулись еще два, но гризли поднял вверх пружинистую когтистую, ловкую, как руку, лапу — и одним рывком ее освободил. Однако две петли крепко схватили его за шею, и выскользнуть из них он не мог. Лошади на других концах веревок тянули его, придушивая, люди кричали и толпились вокруг, поджидая шанса. И тогда Монарх, твердо упершись лапами, собрался с силами, наклонил могучие плечи и, невзирая на недостаток воздуха, сдвинул веревки вместе, словно Самсон колонны филистимского храма, подтягивая лошадей и их наездников все дальше — их копыта пропахивали длинные борозды, но медведь пятился все быстрее и быстрее. Глаза его горели, язык торчал наружу.
