Перевод Марии Коваленко
Под редакцией Григория Панченко
Спрингфилдская лиса
Этот рассказ входит в первый из знаменитых сборников Сетона-Томпсона «Дикие животные, которых я знал» (1898). Все персонажи этого сборника носят неофициальное название «звери, которые изменили Америку»: после того, как американцы (да и не только они) прочитали об этих животных, отношение к дикой (и не только) природе уже не могло оставаться прежним. И, конечно, несправедливо, что волк Лобо, псы Бинго и Вулли, мустанг-иноходец, кролик Боевой Конек и другие известны нашим читателям уже более ста лет, а с семейством спрингфилдских лис приходится знакомиться только сейчас.
Может быть, это связано с особой трагичностью рассказа, хотя вообще-то для сюжетов «Диких животных…» и не характерен счастливый финал. Может быть — с «излишним» (так ли?) антропоморфизмом, «очеловечиванием» животных: вскоре Сетону-Томпсону были предъявлены такие претензии, и «Спрингфилдская лиса» оказалась одной из первых в списке.
Отчасти эти возражения были даже справедливы — во всяком случае, если говорить не об описываемых фактах, а о трактовках. В дальнейшем Сетон-Томпсон старался не приписывать животным столь человеческие мотивы, как осознанное «убийство из милосердия» (допуская при этом, что случайное стечение обстоятельств вполне могло обеспечить сходный эффект). Но даже ошибаясь, он был гораздо более прав, чем все его критики, убежденные, что животные представляют собой «живые механизмы», движимые исключительно инстинктами.
И в любом случае, это не довод, чтобы откладывать знакомство с лисами из Спрингфилда.
I
Около месяца тому назад у нас стали таинственно исчезать куры, и когда я вернулся в Спрингфилд на летние каникулы, передо мной встала задача найти причину этих исчезновений. Вскоре она была решена. Птиц крали по тушке за раз перед возвращением в курятник, так что воров и соседей не стоило брать в расчет; кур не похищали с высоких насестов, а значит, это не могли сделать еноты или совы; никаких останков не находили, что исключало вину ласок, скунсов или норок, а улики определенно указывали на пройдоху Ренара
[24].
Прекрасный сосновый лес Эриндейла простирался на другом берегу реки, и, тщательно оглядев нижнюю переправу, я заметил лисьи следы и полосатое перышко одного из наших цыплят породы плимутрок. Поднявшись на дальний берег в поисках других улик, я услышал крики ворон позади себя, обернулся и увидел, как эти птицы носятся над бродом. При более внимательном взгляде мне открылась обычная история: вор поймал вора. Посередине брода лис сжимал что-то в своих челюстях — он шел с нашего скотного двора с очередной пеструшкой. Вороны, хотя и сами были бесстыдными воришками, первыми кричали: «Хватай вора!», вполне готовые к разделу награбленного.
А сейчас настало их время. Лис, чтобы вернуться домой, должен был пересечь реку, где и подвергся нападкам ворон. Он бросился на них и, конечно, отвоевал бы свою добычу, если бы я не полез в схватку, отчего он выронил уже мертвую курицу и исчез в лесу.
Этот обильный и регулярный сбор провизии, утащенной целиком, мог значить только одно: в норе у лиса несколько лисят, и моей задачей теперь стало найти их.
Тем же вечером мы с Бродягой, моим псом, отправились через реку в Эриндейлский лес. Когда пес стал нарезать круги, мы услышали доносящийся из зарослей лощины короткий, отрывистый лисий лай. Бродяга мгновенно бросился вперед по горячим следам и маячил вдали, пока его голос не затих где-то на возвышенности.
Примерно через час он вернулся и упал у моих ног, задыхающийся и перегревшийся, ведь на дворе стоял жаркий август.
Но почти сразу же откуда-то неподалеку до нас донесся тот же лисий клич: «Яп-уррр!», и пес снова кинулся в очередную погоню.
Он бросился в темноту, прямо на север, оглашая окрестности гулким лаем не хуже сигнального гудка. Вскоре громкое «уф-уф!» стало приглушенным «у-у!», потом — слабым «у…», а позже и совсем исчезло. Должно быть, они пробежали несколько миль, потому что, даже приложив ухо к земле, я не смог ничего услышать, а ведь миля была легко преодолимым расстоянием для нахального лая Бродяги. Пока я дожидался его в темном лесу, было слышно, с каким нежным звуком капает вода: «Тинк-танк-тенк-тинк, та-тинк-танк-тенк-тонк».
Никаких ручьев в этой местности я не знал, и жаркой ночью он стал бы для меня очень приятной находкой. Но источник звука обнаружился у одной из ветвей дуба. Такая легкая и нежная песня, полная сладостных обещаний в этой ночи:
Тонк-танк-тенк-тинк
Та-тинк-а-тонк-а-танк-а-тинк-а
Та-та-тинк-танк-та-та-тонк-тинк
Пить-а-танк-а-тонк-пить.
Это мохноногий сыч исполнял песню «капающей воды».
Но тут неожиданно звук глубокого хриплого дыхания и шуршание листвы дали знать о возвращении Бродяги.
Он был полностью измотан. С языка, свисавшего почти до земли, капала слюна, бока раздувались и были покрыты пеной, как и грудь. На мгновение он перестал тяжело дышать, чтобы послушно лизнуть мою руку, а затем повалился на листву, заглушая все остальные звуки своим дыханием. Тут в нескольких футах от нас снова донеслось дразнящее «яп-уррр», и меня осенила догадка о том, что все это значит.
Мы приблизились к норе с лисятами, а старшие лисы по очереди пытались нас от нее увести.
Уже наступила поздняя ночь, поэтому мы пошли домой с ощущением того, что наша проблема почти решена.
II
Всем было известно, что в окрестностях завелась лиса со своим семейством, но никто не думал, что они настолько близко.
Лиса звали Шрамом из-за рубца, пролегавшего от глаза до уха; предполагали, что шрам этот оставила колючая проволока изгороди, под которой лис опрометчиво проскочил во время охоты на зайца, и когда шерсть на зажившей ране побелела, это стало его отличительной чертой.
Прошлой зимой мы с ним уже встречались, и я познакомился с примером его хитрости. Падал снег, я возвращался с охоты и пересекал поле у заросшей кустами лощины рядом со старой мельницей. Когда я запрокинул голову, чтобы посмотреть на лощину, то увидел лиса, бегущего издалека прямо в мою сторону. Я мгновенно встал как вкопанный, даже не повернув головы, чтобы не выдать себя движением, пока он не скрылся из виду в низине. Как только он спрятался, я пригнулся и побежал, чтобы перехватить его с другой стороны норы; ждал там достаточно долго, но так никого и не дождался. Тщательный осмотр выявил свежий след лисы, выпрыгнувшей из укрытия, и, проследив за ним взглядом, я заметил старину Шрама далеко позади себя, злорадно ухмыляющегося.
