Поездка в Нистиен провалилась — виной тому стала скорость Белого Оленя. Теперь Боргревинк спешно собрался в Берген, чтобы обогнать все слухи, иначе все будет потеряно. Существовал только один способ добраться туда быстрее всех. Возможно, новости из Лерсдальсорна уже распространяются. Но даже в этом случае Боргревинк мог доехать до Бергена и спасти свою жизнь, буде такое потребуется, ценой самой Норвегии — если поедет на Сторбаке. Он докажет всем, что с ним стоит считаться. Он никогда не отрекался от поставленной цели, хотя на этот раз ему пришлось пустить в ход все свое влияние, чтобы получить добро старого Свеггума на эту поездку.
Сторбак спокойно дремал в загоне, когда Свеггум пришел за ним. Олень неторопливо поднялся, сперва на задние ноги, затем выпрямил поочередно передние, туго закрутив хвост. Стряхнул сено с роскошных рогов, будто они были связкой хвороста, и медленно вышел за Свеггумом в тугом недоуздке. Он не успел еще толком проснуться, и Боргревинк нетерпеливо пнул его, получив в ответ короткое фырканье, а от Свеггума — искреннее предостережение, но отнесся к нему презрительно. Колокольчики снова украсили упряжь, однако Боргревинк потребовал их снять — он собирался ехать в тишине. Свеггум отказался расставаться со своим любимым оленем, поэтому занял место в конных санях, которые должны были ехать следом. Возница, впрочем, получил от своего хозяина тайный приказ задержать отправку.
Затем Боргревинк устроился в санях за Белым Оленем и на рассвете выехал по своему ужасному делу. С собой он вез документы, обрекающие на смерть многих запутавшихся людей.
* * *
Помня слова Свеггума, Белый Олень рванулся вперед парой прыжков, которые отбросили Боргревинка на спинку саней. Тот разозлился, но проглотил обиду — этот маневр оставил лошадиную упряжку позади. Он подергал поводья, крикнул, и олень перешел на спокойную равномерную рысь. Его широкие копыта попарно отстукивали ритм с каждым шагом. Его ноздри выдыхали ровные облачка пара в морозный воздух. Носовая часть саней взрезала снег, закручивая его вихрем по обе стороны и засыпая человека и сани. А большие глаза Короля Оленей блестели от радости бега и победы — звон колокольчиков на упряжи лошадей затих далеко позади.
Даже самоуверенный Боргревинк с удовольствием отметил, что благородное существо, прошлой ночью одолевшее его в гонке, сейчас обратило свою силу ему в помощь. Он планировал прибыть, если получится, на несколько часов раньше конной упряжки.
Они мчались в гору так, будто путь их лежал с горы, и с ростом скорости Боргревинк воодушевлялся все больше. Снег непрерывно стонал под полозьями саней, а треск инея под копытами стрелой летящего оленя звучал, словно скрежет чьих-то могучих зубов. Затем они достигли пологого участка меж холмами, на которых стояли Нистиен и Далекарл. И маленький Карл, выглянув в окошко, увидел Великого Белого Оленя в облаке белой снежной пыли и с белым возницей за спиной, прямо как в сказках про великанов. Он захлопал в ладоши и радостно закричал.
Однако его дедушка, тоже увидев это беззвучное белое чудо, ощутил, как мурашки поползли по спине, и поспешил зажечь свечу, которую не смел потушить до полудня, — ибо это, без сомнения, был Сторбак из Етунхейма.
* * *
Но Олень все мчался вперед, а возница натягивал поводья и думал только о Бергене. Свободным концом вожжи он вытянул Белого Оленя по спине. Тот три раза тяжело фыркнул, сделал три больших прыжка и помчался еще быстрее. Когда они проезжали Дирскаур, на краю которого сидит великан, голова его оказалась занавешена тучами — это значило, что надвигается буря. Сторбак это знал. Он втянул носом воздух, озабоченно поглядел на небо и даже немного сбавил темп — хотя все еще мчался быстрее любого живого существа, — но Боргревинк заорал на него и ударил, снова и снова, и еще сильнее. Сани занесло, как маленькую шлюпку на волне от парохода; глаза Сторбака были теперь красны от крови, а Боргревинк едва удерживал равновесие в санях. Мили летели как бешеные, пока не показался мост Свеггума. Ветер перешел в штормовой, но тролль все равно был там. Неизвестно, откуда он взялся, однако факт есть факт: он приплясывал на камне и пел свою песню:
Норвегии славной судьба и удача!
Спрячется тролль, и олень проскачет.
Они мчались вниз по извилистой дороге, почти прижимая сани к земле на поворотах. Заслышав голос тролля на мосту, олень прижал уши и замедлил бег. Боргревинк, не зная, в чем дело, жестоко стегнул его. Бархатные глаза замерцали алым. Олень гневно фыркнул и тряхнул развесистыми рогами, но не остановился для ответного удара. Большая месть ждала впереди. Он, как и прежде, стремительно мчался, однако с этой минуты Боргревинк полностью потерял контроль над ситуацией. Единственный голос, которого слушался олень, остался далеко позади. Не доехав до моста, они резко свернули прочь с дороги. Сани накренились, но все-таки выровнялись. Не будь Боргревинк пристегнут, он вылетел бы из саней и нашел свою смерть, однако не это было ему суждено. Казалось, все проклятия Норвегии обрушились на его голову. Боргревинк отделался синяками и ушибами. Тролль с запруды легко вспрыгнул Сторбаку на холку и, держась за рога, принялся танцевать и петь свою старую песню, и новую тоже:
Невзгоды и беды теперь не страшны,
Проклятья Норвегии дни сочтены!
Боргревинк был в ужасе и ярости. Он все сильнее стегал Сторбака, когда они проезжали глубокие сугробы, тщетно пытаясь вернуть себе контроль. От страха он потерял голову и вытащил нож, чтобы полоснуть оленя по ноге, но метким ударом копыта тот выбил нож из его руки. Сейчас они мчались даже быстрее, чем на ровной дороге; вместо размеренной рыси — бешеные скачки. Несчастный Боргревинк, пристегнутый к саням, одинокий и беспомощный, кричал, ругался и молился. Сторбак с налитыми кровью глазами, бешено выдыхая пар, поднимался по каменистой тропе к изломанному ветреному Хойфьельду. Он взмывал на холмы, как буревестник взлетает на мачту попавшего в шторм корабля, пересекал равнину, как пересекает ее птица-глупыш, шел той самой тропой, которой его, новорожденного олененка, вела мать, все выше и выше от ручья и запруды. Он шел старой знакомой дорогой, как ходил ею все пять лет, и все так же провожали его белые куропатки, а черные скалы хребтов с ослепительно белыми шапками приближались, заслоняя собой небо. Это был путь, которым северные олени «ищут свою загадку».
* * *
Их путь вился, точно крохотный снежный венок, сплетенный первыми порывами штормового ветра, точно водоворот за отрогом Сулетинда на коленях Торхольменбра, где на страже у ворот сидят великаны. Они неслись быстрее, чем люди и звери, вперед и вскачь, и никто не видел этой скачки, кроме ворона, летевшего над ними, и тролля — того самого тролля, что пел на запруде, а сейчас танцевал меж рогов и снова пел:
Норвегии нашей подарит удачу
Белый Олень, что мимо проскачет.
Над Твиндугом они скрылись в снежной дымке, как туман на болотах, уносясь прочь к далеким и мрачным утесам Етунхейма, пристанища злых духов и вечных снегов. Их следы замело бурей, и никто так и не узнал, что с ними стало.
