Народ Норвегии очнулся, будто от кошмарного сна. Беду отвратили, никто не погиб, потому что пропали доказательства, и все усилия доносчиков пошли прахом.
* * *
Единственное, что осталось после той гонки, — цепочка серебряных колокольчиков, которую Свеггум снял с шеи Сторбака. Ожерелье победителя, ибо каждый колокольчик означал одну победу; и когда старик понял, что случилось, то тяжело вздохнул и повесил на цепочку последний колокольчик, куда больше остальных.
Больше никто ничего не слышал ни о человеке, чуть было не продавшем свою страну, ни о Белом Сторбаке, который ему помешал. Впрочем, те, кто живет подле Етунхейма, поговаривают, что порою в ненастные ночи, когда метет снег и ветер воет в лесах, мимо проносится на пугающей скорости огромный Белый Олень с бешеными глазами, везущий снежно-белые сани, в которых заходится криком занесенный снегом злодей, а на голове оленя, удерживаясь за рога, танцует белобородый тролль в буром кафтане. Он широко улыбается, раздает поклоны и поет:
Белый Олень,
Приносящий удачу…
Прямо как тот тролль с запруды Свеггума с пророческой песней тех времен, когда березы еще были одеты в свои весенние сережки и Ведущая с бархатными глазами шла поодаль от всех, а рядом с ней медленно и спокойно шагал маленький белый олененок.
Перевод Ольги Образцовой
Под редакцией Григория Панченко
Исторические волки
Эта серия рассказов принадлежит небольшому циклу «Исторические волки», завершенному в 1935 г. Она представляет собой чисто литературное произведение, иногда словно бы забегающее в «альтернативную историю», — хотя, как и в «Легенде о Белом Олене», это у Сетона-Томпсона получилось невольно: порой он слишком доверялся европейским источникам, которые на самом деле тоже оказывались художественной литературой, а не научными или хотя бы научно-популярными работами.
Так, документально прослеженная история Курто (который в соответствующем рассказе совершает деяния, посильные разве что вервольфу, если не вампиру!) гораздо скромнее. На самом деле о нем только и известно, что это был приметный вожак свирепствовавших вокруг Парижа стай. Стаи эти действительно стали серьезной проблемой, от их клыков регулярно погибали не только домашние животные, но и люди, тем не менее все имена, обстоятельства нападений и описания попыток поймать его в ловушку представляют собой «реконструкции» XIX–XX вв. В реальности несколько объединившихся стай удалось заманить в Париж и запереть внутри городских стен примерно так, как это описывает Сетон-Томпсон; но после этого их перебили без особого труда и без жертв, причем нет упоминаний, что какой-то из вожаков был опознан как Курто.
История Жеводанского зверя, наоборот, даже более трагична и загадочна, чем следует из рассказа. До сих пор существуют сомнения, волк ли это был: сравнение с гиеной промелькнуло даже у Сетона-Томпсона, а в некоторых версиях фигурируют и более необычные звери. Тем не менее все события, фигурирующие в рассказе «Зверь», тоже являются достоянием художественной литературы. Единственный достоверный факт — множественные и отчаянно свирепые нападения (впрочем, их жертвами в основном становились женщины и подростки: взрослых мужчин, в том числе вооруженных, La Bête тоже атаковал регулярно, но им, как правило, удавалось отбиться). О реальности всего остального — «оборотничьей» предыстории, мести человеческому роду, гибели галантного Руссильона, драматической финальной охоты — говорить не приходится. Достаточно сказать, что эта «финальная охота» на самом деле оказалась не последней: после того, как был убит огромный свирепый волк (волк ли?), всем казавшийся (или даже в самом деле являвшийся) Жеводанским зверем (или одним из них), нападения прервались на несколько месяцев, а потом возобновились. И только через два года удалось добыть второго зверя (столь же могучего и еще более странного): вот его-то гибель действительно прервала цепь убийств.
История двух «последних ирландских волков» довольно точно следует канве, изложенной в ирландской исторической литературе, правда, относящейся не к XVII в., а к XVIII–XIX вв. Этот хронологический сбой довольно многозначителен, так как, согласно официальным хроникам, последний волк в Ирландии пал много позже, в 1758 г., атакованный сворой ирландских волкодавов, принадлежавших некому доктору Ватсону (!), — судя по имени, одному из «проклятых англичан». Можно предположить, что переадресование этого подвига Рори и Патрику призвано замаскировать подробности, неприятные для ирландского патриотизма. Впрочем, Сетон-Томпсон в этом уж точно не виноват.
Любопытно, что могучие псы Рори не очень-то похожи на ту породу, которую сейчас называют ирландским волкодавом, а вот в одном из эпизодов рассказа «Зверь», действие которого происходит во Франции XVIII в., фигурирует именно она.
Что касается истории малютки Мари, то она тоже зафиксирована современниками — и тоже выглядит в сохранившихся документах не так, как в литературном изложении.
Но повторимся: Сетона-Томпсона мы ценим не за его исторические изыскания (тем более в Старом Свете, в далеких Франции и Ирландии), а как писателя-натуралиста. Поэтому цикл «Исторические волки» сохраняет свою ценность вне зависимости от того, что происходило в реальной действительности.
Курто, король волков
Это история Курто, прозванного королем волков; Курто Великого, самодержавно и тиранически управлявшего Центральной Францией; неукротимого Курто, чья ярость могла обратить в бегство тысячу человек; свирепого Курто, три долгих многоснежных зимы державшего в осаде Париж. Волка, который заставил короля Карла в жалком страхе отсиживаться под защитой замковых стен. Волка, для которого человечина сделалась такой же привычной пищей, как говяжья кость для дворового пса.
* * *
То были дни, когда Божья десница тяжко легла на землю Франции. Английские войска, обуреваемые жаждой разрушения, терзали Нормандию; Бургундия, Бретань, Люксембург и Прованс оставались под началом собственной феодальной знати, не признававшей верховенства королевской короны. Безвластие, голод и мор царили в истощенной стране. Крестьяне, лишенные защиты, гибли, как лесная дичь, а богатейшие пашни зарастали травой, годами не ведая плуга.
В эту пору отряды военачальников и разбойничьи ватаги свирепствовали повсеместно, словно дикие звери. А волки, которым теперь не приходилось опасаться охотников — хорошо вооруженных и отважных, многочисленных, искусных в своем деле, — тоже повели себя подобно бандам разбойников: сплотившись в огромные стаи, они вышли из лесов в поля. Отныне волчье войско могло устраивать набеги на деревни, а иногда и на города.
По всей долине Луары овцы были истреблены полностью, до последнего ягненка. Крупный скот кое-где еще оставался, но лишь там, где крестьяне держали его не на вольном выпасе, а в каменных стойлах или укрепленных загонах — и с мужеством отчаяния защищали всем доступным им оружием.
