Много раз видели его как стражи города, так и странствующие отряды конников, но он казался неуязвимым для любого оружия. Имя его наводило ужас во всех французских землях. С любым путешественником, отправлявшимся из Парижа, прощались в те дни такими словами: «Что ж, прощай, и да благословит тебя Господь, и да отведет Он Курто от тебя!»
* * *
Лето 1428 года не запомнилось ничем, кроме погребального звона. Повсюду оплакивали людей, лошадей и скот, уничтоженных волком-головорезом, что таился в чащобе Лувра. По всей французской земле тогда творилось кровопролитие — иноземные войска и вероломные мятежники, казалось, вознамерились совершенно уничтожить цветущий край.
А осень принесла испытания еще более серьезные: поскольку все припасы нынче стекались в Париж, то волки со всей Сены собрались под его воротами. И когда на холмах вокруг Сены наступили черные дни, то в долине реки и вовсе настала тьма кромешная, а то и хуже.
С конца января по март город жил на осадном положении. Его ворота были заперты, а вокруг шныряли отчаянные ватаги, служившие великому королю волков. Ни один человек не дерзнул выйти за городские стены. И лишь когда снега растаяли и открылся конный путь, гарантировавший безопасность для всадников, вооруженный отряд, исполняя приказ его величества, отправился из Парижа, дабы, пусть с запозданием, но все же доставить в город провизию из дальнего Прованса.
Когда караван достиг больших ворот, глядящих на Сену, король волков стал преследовать его, готовый напасть в любой миг; однако, услыхав бой колоколов и пение труб, он замешкался. Процессия зашла в ворота, те захлопнулись, и колокола собора Парижской Богоматери радостно возвестили миру: «Благодарение Господу, спасение пришло!»
* * *
Лето 1429 года добавило горя и ужаса этим краям. Не было земли, которую пощадила бы война: не важно, иноземные ли захватчики, собственные ли мятежники, бандиты ли… Только лютая смерть царила повсюду, и как бы ее владычество ни выглядело, а заканчивалось все отчаянием, болезнью и бесславной кончиной. Сотни людей тем летом стали поживой для голодных серых волков, и, как безнадежно и безжалостно шутили обитатели города на Сене: «Чем меньше ртов нам кормить, тем лучше».
Большинство из стражников на городских стенах и охранников караванов видели великого короля волков не дальше чем в полумиле, опознавая его без ошибки. Уж слишком он выделялся размерами и обрубленным хвостом.
* * *
В те времена на южном берегу реки, в тени второй городской стены был расположен Тур де Мьель, городской особняк, принадлежавший роду столь же известному, сколь и знатному. Хозяйка его, графиня Мьельская, хоть и овдовела рано, но все же оставалась женщиной молодой и прекрасной, полной огня. В городе она слыла распутницей.
Для осуществления своих замыслов, потворствуя собственным прихотям, в те дни она возвела через реку мостки, чтобы иметь тайный проход в город. Начинался этот проход за малоприметной дверцей вне городских стен, а заканчивался в покоях молодой мадам. На половине же пути в полу сделали идеально замаскированный люк, приводившийся в действие с помощью пружины. Внизу, под люком, находился крутой скат, весь ощетинившийся острейшими ножами, а двадцатью футами ниже бесновалась река. Ходили слухи, что многие кавалеры, кому не посчастливилось угодить даме, с улыбкой на устах привязывали лошадь где-нибудь в безопасном месте и уходили по этому короткому тайному ходу, а более никто их и не видел.
И вот одной осенней ночью, когда луна светила ярко, высокородная госпожа поджидала своего возлюбленного. Глядя вниз из створчатого окна, она заметила, как скачет к городу знакомый конь, но всадника на его спине не было. Дама жадно всматривалась в темноту. Лошадь казалась совсем крохотной, она шла осторожным шагом, и голова ее была низко опущена. Затем она исчезла за деревьями, и в поле зрения дамы появился волк — чудовищный волк с обрубком вместо хвоста.
Графиня была весьма хитра и изворотлива, а посему моментально придумала ловушку. Она собственноручно извлекла из кладовой для мяса говяжий филей. Дабы он пах еще заманчивей, она в нескольких местах разрезала филей ножом. Затем она увязала его веревкой и без промедления, но очень тихо вступила в длинный темный коридор. Широко распахнув наружную дверь, она натерла мясом порог, провела от входной двери кровавую дорожку, а затем, затаившись, принялась наблюдать в потайной глазок.
Огромный волк долго принюхивался, с опаской кружа возле мяса. Голод мучил его — о, как же голод всегда его мучил! Запах крови манил его, зверь подкрадывался все ближе и наконец переступил порог. Как только графиня увидала, что темно-серое чудовище попало в западню, она нажала на пружину. Раздался едва слышный щелчок, но он был услышан, и король волков встревожился. За единый миг он распознал западню. Ежели б он уходил столь же осторожно, как перешагнул порог, тут-то его и ждала бы бесславная кончина; однако же волк совершил огромной длины прыжок и так миновал опасное место, выскочив за дверь и удрав, невредимый и изрядно умудренный полученным опытом.
* * *
И вновь ударили лютые морозы. Даже Рождество Христово принесло не радость, а уныние, и оно все возрастало. Моровое поветрие унесло с собой жизни многих добрых горожан, и в те дни вошло в обыкновение сбрасывать тела с башен, поскольку лучшего сделать было нельзя. То-то волки напировались досыта!
Почему же мор не перешел на волков, как на то горячо надеялись, никто впоследствии пояснить не смог. Но в конечном счете случившееся привело лишь к двум последствиям: усилило любовь волков к человеческому мясу и более чем обычно распространило среди них уверенность в том, что город создан для волчьего блага и кормления.
С тех пор как Курто едва не попал в ловушку возле ворот, он избегал даже ступать на мост, ведущий к проклятому месту. Но в феврале, прозванном «волчьим месяцем», снега намело преизрядно, а еда почти исчезла, и волки стали еще отчаянней, еще безрассудней.
И Курто вновь начал осаждать город, еще яростней, нежели в предыдущую зиму. Со смотровых башен почти каждый день видели короля волков и его свиту — но никогда они не подходили на расстояние полета стрелы.
Эта зима тоже выдалась суровой. Толстый лед сковал Сену, и часто поутру следы лап ясно свидетельствовали о том, что волки пользовались ситуацией и шныряли повсюду возле городских стен, подыскивая место, где они смогли бы проникнуть в город.
Однако стены были высоки и прочны, и осуществить подобные планы не представлялось возможным, часовые же внимательными взглядами провожали скользящие в лесу серые тени, не упуская случая воспользоваться луком и стрелами. Так что стражники не ждали беды от волков, бродящих по льду.
Но однажды все изменилось.
Притоками Сены были реки Марн, Верхний Марн, Об и Кот д’Ор. Мороз, обрушившийся на высокие холмы и нагорья, был настолько лютым, что сковал эти реки до самого дна, остановив их ток. И русло Сены, оставшись без притока свежей воды, обмелело куда сильней, чем даже в разгар лета.
На речном берегу перед дворцом короля Карла располагался причал для его барки. Когда он пустовал, то запирался при помощи стальных ворот, которые погружались в реку на фут. Но сейчас уровень воды упал так сильно, что между решеткой и речным льдом образовалась дыра в три фута высотой. Волки, рыскавшие по всему льду, обнаружили ее, и Курто, невзирая на ужасную участь, едва не постигшую его в городе, созвал свою могучую стаю. Просочившись в дыру под водными вратами, волки дюжиной окольных путей добрались до величественной площади перед кафедральным собором. Некоторое количество богобоязненных людей как раз закончили свое бдение у алтаря и отправились по домам, когда внезапно навстречу им выскочила ватага волков. Жертвы оказались совершенно безоружны, их застигли врасплох. Через двадцать минут все было кончено. Волки пировали около часа, затем, объевшись человеческим мясом, убежали через те же речные ворота, в которые зашли. Во время этого чудовищного налета сорок человеческих душ было загублено и сорок тел частично сожрано, прежде чем перепуганные обыватели смогли поднять тревогу и послать какой-никакой отряд на помощь. И ни единого волка не удалось умертвить.
