По Божьему ли, а может, по дьявольскому наущению, он коротко поклонился волчонку, осенившему себя священным знаком, и покинул пещеру, унося с собой тушки одиннадцати братьев и сестер пощаженного звереныша.
Вот так он уцелел, избранный, единственный из двух выводков. Теперь у него были две матери, которые вернулись в логово, едва ушли охотники: две изнемогающие от родительских чувств волчицы. Все свои силы они отдали последнему оставшемуся щенку, который стал их общим сыном. Отныне он получал такой уход и прокорм, такое обучение всем волчьим премудростям, которое прежде, наверно, не доставалось вообще никому из волчат. И вырос таким, какими волки доселе не бывали.
По мнению лесников, егерей, охотников и браконьеров, именно он через три года стал тем, кого называли La Bête — Зверь и Loup Garou — Оборотень, заговоренный от оружия демон со множеством жизней, страшный волк Севенн
[50]. Те, кто считал этого зверя оборотнем, верили: он пришел как мститель от имени обеих своих матерей, родной и приемной, он теперь способен перенести одиннадцать смертей — и за жизнь каждого из убитых волчат взыщет по десять человеческих.
* * *
Это случилось весной 1763 года. Старый овцевод Куэльяк и его сын, тот самый браконьер, пасли овец по ту сторону Ардешского ущелья, где тучные пастбища сплошным зеленым ковром простираются до самого берега Роны. Их овцы были куплены за «цену крови»: золото, выплаченное за скальпы убитых волчат.
Среди своих односельчан Куэльяк считался богачом. И в самом деле: приз за каждого волчонка — десять ливров, всего, стало быть, сто десять. На эти деньги можно приобрести пятьдесят пять овец, но столько их было три года назад, а сейчас поголовье умножилось до ста — не считая тех барашков, чье мясо все эти годы питало хозяйскую семью.
Куэльяк-старший лежал на склоне рядом с Фиделем, своей верной овчаркой. Оба поглядывали на стадо, причем человек с удовольствием отмечал округлившиеся животики многих овцематок, сулившие скорый приплод.
Старик меланхолично жевал длинный стебель каламуса, он же «водяная чума»
[51] (в этих краях простой люд не баловался трубочным зельем). Снял с ноги деревянный башмак-сабо, вытряхнул камушек. Еще раз окинул взглядом окрестности.
Ничто не предвещало тревоги. Но Фидель вдруг вздыбил черную шерсть на загривке и с рычанием вскочил; почти одновременно до слуха человека донеслось отчаянное блеяние внезапно заметавшихся овец.
Прямо посреди стада стремительно скользили две тени, казавшиеся черными меж белоснежных овечьих боков. Это были волки: один огромный, другой поменьше.
Волку не требуется много времени, чтобы справиться с овцой, но эти звери действовали со свирепой целеустремленностью — и приканчивали беспомощных животных одно за другим, словно намереваясь уничтожить все стадо; на каждую овцу у них уходило не больше времени, чем у забойщика с дубинкой на кролика.
Фидель, неудержимый в своей отваге и задыхающийся от праведной ярости, бесстрашно ринулся на волков. Но на то, чтобы схватить и растерзать в клочья сильную собаку, им потребовалось лишь немногим больше секунд, чем они доселе тратили на одну овцу. Затем волки вновь вернулись к овцам и продолжили свою кровавую работу, однако тут подоспел Куэльяк-старший, обрушивший на четвероногих разбойников град ударов тяжелого пастушеского посоха с железным острием на конце.
Звери бросились на него. Старый овцевод прижался спиной к скале и встретил их атаку. Отбиваясь из последних сил, он закричал: «Aux secours! Aux secours! Le loup! Le loup!» — «На помощь! Волк!»
Он продолжал орудовать посохом, однако рука его слабела. Куэльяк слышал, как издали спешат к нему другие пастухи, крича на бегу: «Venons! Venons!» — «Мы идем!»; волки, тоже заслышав их приближение, остановились, но он уже получил много ран и не мог держаться на ногах. Воротник прочной куртки, сшитой из нескольких слоев козьей кожи, помог защитить горло, а руками в кожаных рукавах старик сумел прикрыть лицо, но могучий волк, больший из пары, несколько раз глубоко располосовал его бедра, клочьями срывая плоть до самых костей.
Пастушьи рога трубили уже совсем рядом, и слышен был слитный лай нескольких собачьих свор. Волки прижали уши, развернулись и понеслись прочь, почти сразу скрывшись в туче поднятой пыли.
Считанные мгновения спустя подоспела подмога, которую возглавлял Куэльяк-младший. О, какое ужасное зрелище предстало его взору! По меньшей мере двенадцать овец лежали мертвыми, еще больше было раненых, остальные замерли в тупом оцепенении. Мертв, как камень, был и отважный Фидель. А в Куэльяке-отце жизнь еще теплилась, хотя уже было видно: вскоре он последует по сумеречной тропе за своим верным псом.
Сын приподнял старику голову, дал ему хлебнуть вина из походной фляги. «Волк-великан! — бормотал тот уже заплетающимся языком. — Тройной волк, о боже! Спереди — темный, темнее мрака, а по бокам — три светлых полосы, как будто солнечные лучи легли ему на ребра! О боже! Loup Garou, оборотень! Монстр! Воды, воды! Помоги мне, Пресвятая Дева! Боже мой! Мои овечки! Черт побери, будь все проклято, да провалиться этой твари прямо в ад… Мой сын! Боже…»
И старый Куэльяк замолчал навсегда.
* * *
Это был первый случай, когда тот, кого вскоре назовут Жеводанским зверем, напал на человека. И с того момента все изменилось для него. Зверь, испробовавший человеческого мяса и понявший, каково оно на вкус, переступил рубеж: отныне для него перестало быть запретным людоедство…
* * *
Уже на следующий день вся деревня вышла на облавную охоту — так, как выходят на кровную месть или в смертельный бой. Трудно сказать, что воодушевляло людей больше: желание покарать убийц родича и односельчанина, сама кровавая дикость произошедшего или публичное уведомление сеньора де Флора, что за скальп La Bête будет выплачена двойная награда, сиречь двадцать ливров. Возможно, хватило бы и последнего.
Среди охотников было несколько человек, умевших читать следы столь же искусно, как Пьер Куэльяк, а собаки у кое-кого из них были даже лучше. Тем не менее никто не усомнился, что именно Пьеру надо поручить должность «капитана», командира этой охоты.
Поиск начался с того места, где произошла вчерашняя трагедия. Толпу предупредили, что ей пока следует держаться позади, а поиск начал сам Куэльяк и трое-четверо бывших с ним louveterie
[52]: опытнейших ловчих, «волчатников», умеющих управлять сворой охотничьих собак.
